Moony › Блуждание в Бардо

Только в Ракше могут до конца прочувствовать весь pizdouzhas слов ЗИМА БЛИЗКО из "Игры престолов". Грядет 3 года зимы! Скоро белые ходоки на каждой станции метро! Беги, беги куда-нибудь, в Гоа, в Таиланд, на Бали, пока в тебе еще течет теплая человеческая кровь. И сгинь там до следующей весны. Если обернешься, погибнешь! ВИНТЕР ИЗ КОМИНГ!

Встал утречком, сразу стакан текилы (на стакане портрет Кастанеды в дредах), закусил цветком кактуса, Доорз на всю катушку, надел любимые американские джинсы и сомбреро со значком Далаи-ламы — о чудо, серое московское небо резко прояснилось, и оказался в Южной Калифорнии конца 60-х. Сейчас главное удержаться и не выйти на анти-военный протест.

Часто менявший место жительства Бунин писал: «Ах, если бы перестать странствовать с квартиры на квартиру! Когда всю жизнь ведёшь так, как я, особенно чувствуешь эту жизнь, это земное существование как временное пребывание на какой-то узловой станции!»

Есть такая духовная практика — смотреть в окно. Только окно должно быть перевернутое.

Осталось немного до Индии и снова волнение, мандраж как в первый раз. Смотришь на весь этот снег, весь этот сумрачный монохром и не верится, что через несколько часов окажешься СОВСЕМ В ДРУГОЙ РЕАЛЬНОСТИ. Индия – как другая планета, другой космос, как новое рождение из Бардо, как закачка себя в облако через модем, как выход из метро на пляж, как овердоуз, как Берроуз по радио "Россия". Проснись и HORN PLEASE!

Провожу чайную церемонию в буддийском центре одного провинциального российского города. Из всего необходимого для церемонии есть только пуэр, привезенный каким-то добрым буддистом из Тибета. Но есть жестяной чайник, вода из крана, окно. Этим зимним вечером дорогу в наш приют засыпало снегом, лошади фыркают в стойле, монах играет на флейте, мы смотрим на звезды и Луну, которая льет свет на горные склоны за окном. Огонь в очаге уже почти потух, завороженные звуками сякухати, мы не можем сдвинуться с места. Завтра снова в путь.

Россия как сон. Ты просыпаешься посреди ночи, идешь отлить, потом любуешься ночными видами из окна спальни, немного медитируешь. И когда уже кажется, что окончательно проснулся, снова проваливаешься в сон и оказываешься во все тех же черно-белых пейзажах.

Крымнашевский кризис посбивал с Москвы тонкий как весенний лед налет гламура и на поверхность снова повсплывали во всей своей неприглядности типичные для этого города персонажи. Похожие на бомжей интеллигенты, похожие на интеллигентов бомжи (привет, Венечка), гопота адидасовская, тетушки на бигудях в засаленных передниках, гости из среднеазиатских республик (на самом деле не гости, а уже хозяева), какие-то мутные типы на каждом углу — то ли участники молодежных движений, то ли сектанты или титушки, ждущие указа от своих кураторов, чтобы начать погромы. Все типажи очень фактурные, самодостаточные в своей законченности, они застыли в прозрачном воздухе теплого московского вечера на закате словно ожидая, пока тьма, пришедшая со Средиземного моря не накроет ненавидимый прокуратором город.

Если бы я придумывал флаг для территории сна, я бы ничего лучше не придумал, чем три полосы: белая, синяя и красная. Белая символизирует облака, то есть сами сны, лёгкие и эфемерные, принимающие самые причудливые формы. Синий цвет символизирует небо, пространство, где рождается, живёт и умирает сон. А красный цвет — это цвет макового поля, которое навевает сны и видения, дарует отдых от грубых границ реальности.

Сегодня ночью Исус дал мне немного поменять дизайн галактики. Подвигал планеты, поиграл цветами закатов. Жители некоторых планет, привыкшие к старому дизайну, немного поворчали, но в целом все прошло гладко.