Восьмидневный тур из Мумбая в Гоа во дворце на колесах с ресторанами, барами и спа - сказочная роскошь Deccan Odyssey. Но больше любого комфорта завораживают встреченные в пути люди. Писателя Эрнста Августина они вдохновили на небольшую новеллу Роскошное путешествие в моем понимании – это путешествие налегке. Обожаю невесомый багаж. Эфирные рубашки. Воздушные костюмы. Складные шляпы. Еще я люблю черный – во всех его проявлениях. Черный шифер, чернику, черный кофе, черную пантеру. И вот вообразите: ясный тропический февральский день в Мумбае. А я – весь в черном. Сажусь в роскошный лакированный ярко-синий поезд «Деканская Одиссея». В половине пятого пополудни на железнодорожном вокзале Victoria Terminus.
Но начну сначала. Я собрался в путешествие по железной дороге поездом экстра-класса. В передвижном отеле с полным букетом развлечений – два ресторана, бар, спа, общий вагон с кинозалом и танцполом. Путь лежит к пляжным красотам Гоа, а оттуда по извилистой траектории мимо дворцов и пещерных храмов штата Махараштра обратно в Мумбай. Не тур, а сказка. Так, по крайней мере, было обещано.
Однако началось все с разочарования. Поезд отходил от вокзала, а за окнами разворачивался мумбайский пейзаж. Казалось, много десятилетий назад его полили чем-то темно-тягучим. Дома изумляли своей конструкцией: словно коробки нагромоздили одна на другую до самого неба. А на верхотуре копошились люди в пижамах. Мелькнула, правда, пара белых строений. Наверное, их возвели за ночь, и они не успели почернеть. Но в целом я как будто перенесся в индийский Бирмингем. Потом я узнал, что в дикости мумбайского дизайна повинен особый грибок, быстро растущий во влажной жаре. Впрочем, его вид недолго меня смущал. Поезд набрал ход, и картина за окном преобразилась.
Судя по рекламному проспекту, я мог рассчитывать на комфортную поездку: уютное спальное купе с умывальной нишей или даже с душем и прочими удобствами в коридоре. Я думал, будет чисто и мило, может, даже роскошно. Ошибся. Пространство, куда меня привели (на двери даже мое имя стояло) поражало не просто роскошью. Это были царские покои – и размером, и убранством. Стены и потолок изысканно облицованы. Разнообразная подсветка дает нежное розоватое освещение. А вместо ниши – сверкающая ванная комната с изобилием горячей воды, занявшая чуть ли не четверть вагона. Мне начинало нравиться.
Мы неслись на юг в ночную мглу, окаймленную красным горизонтом. Закусок было три на выбор. Официант разложил мне на коленях салфетку – строго симметрично. Я решил в пользу ягненка карри с чечевицей и тертым кокосом. К нему подали: маленькие баклажаны, фаршированные черным горохом, кунжутом и отварным красным шпинатом. Я заказал еще индийский хлеб, сервированный на листьях свежей мяты. И пудинг из саго – в листьях банановых. По-моему, с выбором не ошибся. Потом лежал в купе, овеянный ароматом невиданных пряностей.
У кровати завывала ночь. Или мы часами стояли на месте бог знает у какой станции. Я ворочался. Лежишь в постели, за окном проносятся дикие заросли. Тоже счастье – в своем роде. Как говорится, «когда качало, глаз не сомкнули, но спали прекрасно, спасибо».
Утро принесло новые сюрпризы. На рассвете мы, оказывается, прибыли в Ратнагири и стояли там уже несколько часов. За это время жители успели принарядить вокзал. Расписали узорами и осыпали цветами все ступеньки. Справа и слева от лестницы стояли в ряд девчушки, сверкая драгоценными камнями. Создания божественной красоты. Нас вызвали на торжественную церемонию, и крохотный пальчик запечатлел каждому над переносицей красное пятнышко. Утренний воздух благоухал малиной. Ничего похожего я в жизни не вдыхал, и таким отныне обещало быть каждое утро. Когда вечером вернулись в поезд после водных и пеших прогулок, официант Хариш встретил нас изысканными напитками. Бокалы украшены стручками перца, цветками орхидеи и маленькими зонтиками. На стене над ними – изображение скрещенных изогнутых мечей.
Мы направляемся вниз вдоль побережья. Ратнагири, Синдхудург, Гоа. Страна переливается цветом. Нежно зеленеют рисовые поля. Заросли кокосовых пальм. Весело катит волны синее море – здесь его называют Аравийским океаном. Мне запомнились буйволы – их черные глянцевые силуэты мелькали повсюду. Такого черного я прежде не видел. Темный, как ночь, и как день – светлый. И блестящий, и матовый, и как небо прозрачный. Горы использованных жестянок тоже слепили невероятными красками. А еще – переливающиеся синим сапфиры и аметисты в украшениях девочек, но о них я уже говорил.
В храме Ганеши мы приветствовали его самого – слоноголового бога, раскрашенного в красный и белый цвета. Даже разулись перед входом, чтоб его не обидеть.
А люди на рынках! Горящие надеждой глаза. Признаюсь, накануне поездки я их опасался: немыслимо путешествовать в роскоши среди нищеты. Нищеты, превратившей попрошайничество в индустрию. Я и сейчас так думаю: немыслимо в огромном устрашающем Мумбае – немыслимо наверняка.
Но только не здесь. Передо мной на синем платке сидит пожилая женщина. Рядом с ней на розовом платке сложены пирамидкой пять картофелин. Да, всего-навсего, но что за прелесть эти картофелины! Помытые, почищенные, золотистые. Встретившись со мной взглядом, женщина чуть приподнимает маленькую пирамидку. Но не с унынием, как можно было ожидать – какой из меня покупатель для ее товара. А бережно и гордо: мол, покупай, если хочешь, а нет – и ладно.
А что я? Стою в своих черных штанах. С мобильником в тон, по которому я ежесекундно доступен. Стою пристыженный. Разве это нищенка – я встретил богатую женщину.
Ровно в восемь – ужин
К нашим услугам два ресторана разной гастрономической направленности: один предлагал восточную кухню, другой – западную. Можно было заказывать и смешанное меню. Всего двенадцать блюд. Для тех, кто жаждал перепробовать все.
Сознаюсь, ароматы хоть и поражали разнообразием, но не настолько, чтоб потерять ориентацию. Впрочем, приносили сплошь изыски. Горошек, фасоль, лук и картофель, но так искусно замаскированные в пирожках и рулетиках, что почти невозможно опознать. Или совсем диковинные штуки вроде чечевичной пасты с медом и тамариндом или гигантских лангустов, запеченных с баклажанами в банановых листьях. И над всем господствовало бесконечное многообразие пряностей: шафран, кардамон, куркума, кориандр, корица, тмин.
С очередностью блюд, правда, что-то у меня не заладилось, но я хотя бы уже знал, что есть нужно исключительно правой рукой. Официанты! Вот кто достиг подлинного совершенства. Никогда в жизни меня так не обхаживали. Не успеваешь пригубить вино, а бокал уж вновь полон. Едва шевельнешь пальцем, и вторая порция мангового пюре стоит на столе. Пусть Мюнхен так попробует. Да, в этом путешествии я узнал истинную роскошь. Я не о позолоченных кранах (хотя и о них тоже). Не о пушистых полотенцах с надписью Hampton Court в замысловатых завитушками. Я – о пламенной предупредительности. О руке, опережающей мою на выключателе и дверной ручке. О вдумчивом старании, с которым салфетку раскладывают на коленях – красиво ли? Официант Хариш сервировал нам, шести почетным гостям из вагона «Синдхудург», лимонный сок с толченым бетелем. Казалось, он не то что сок – жизнь готов отдать. Думаю, в случае чего Хариш так бы и поступил.
Утро в городе Колхапур. Пронзительный рев сигнальных рожков оглашает вокзал. Что случилось? Из дворца прислали придворного наматывальщика тюрбанов. Он прямо в поезде соорудил каждому из нас массивные головные уборы ядовитого оранжево-розового цвета. Трехэтажные, или даже четырех. Работу выполнил с профессиональным воодушевлением. Под несмолкающий рев рожков нас доставили во дворец.
Море куполов, колонны и эркеры – так воплотила в камне мечту об Индии викторианская эпоха. Зажглись факелы, воины скрестили мечи. Может, это Индия мечтает о викторианской эпохе? Нам показали внука самого раджи (оказалось, обычный ребенок). Крепость-лабиринт Даулатабад на следующий день – зрелище куда более устрашающее. Там тысячу лет назад закованные в броню слоны брали штурмом усеянные гигантскими шипами ворота. Выдолбленная изнутри гора, словно грозно поднятый кулак. Попав внутрь, я заплутал в скалистом лабиринте (мои останки обнаружили двенадцать лет спустя). Нет, серьезно, от этих разветвляющихся крепостных ходов просто мороз по коже. В камне зияют ведущие в ров шахты: их высекли, чтобы избавляться от тел убитых – удалять исторические отходы, так сказать. Мы слегка оттаяли только после посещения рынка и созерцания разноцветного буйства местных продуктов.
А потом был настоящий Тадж-Махал. Вернее, почти настоящий: такой же симметричный, хотя менее дорогостоящий. Белого мрамора хватило только до уровня груди, потом у застройщика кончились деньги. Видели и величественные пещерные храмы Аджанты и Эллоры – жемчужины буддийского и индуистского каменотесного искусства. Под колоннадами и каменными сводами гудит бездна, а на них давит могучий силуэт горы. На нас навалился монолит, принявший тысячи форм, и мы сделались маленькими, как муравьи. Или это время сжалось? Кто знает.
Ровно в восемь – ужин.
На закуску в этот раз я взял поджаренные и свернутые в рулетик картофельные листья. Удивительно, но у них шоколадный вкус. Я как раз размышлял над этой загадкой, когда кто-то сзади громко произнес: «Как сказал поэт? Странствия на чужбине – это урок танцев, преподанный Богом». Я оглянулся на голос, который продолжал высокопарно разглагольствовать в двух столиках от меня: мужчина в белом костюме сидел спиной. Теперь он вещал: «В Индии происходит что-то несусветное. Сегодня средь бела дня я видел индуса, который проткнул себе язык, обе щеки, а потом устроился спать на дереве, повиснув на вязальной спице». «Хотя, если честно, сам я этого не видел, – признался он, – мне рассказывали». Поднялся общий хохот. Тут я всерьез захотел посмотреть, кто это развлекает публику такими леденящими кровь байками. Встал было, но мне преградил дорогу официант с подносом. А потом мужчина в белом исчез.
Вообще, попутчики попались как на подбор удивительные. Мелкий немецкий рантье, не иначе как получивший наследство, оказался продавцом ковров. Трактирщик обернулся голливудским продюсером. А голливудский продюсер – беженцем из Саксонии. Были еще две чопорные пожилые дамы из Виндзора, имевшие друг к другу какое-то отношение. Синоптик из Бостона – этот настоящий. Супружеская пара, справившая золотую свадьбу. И юная супружеская пара. На протяжении всего пути я не мог отделаться от ощущения, что венцом нашего путешествия станет запутанное детективное дело.
Потом был город Насик.
Если есть место, где собралась на пятачке вся Индия, то это Насик. С его магазинчиками, спрятанными один в другом, как матрешки. С колоннами, башнями и башенками. Террасами на крышах и храмами с массивными входами. В крохотных сарайчиках теснятся вперемешку: портные, фотографы, починщики велосипедов. Пекари торгуют пирожками. Лимонадные киоски ютятся в 40-сантиметровых закутках. Цирюльники, торговцы шафраном, зубные врачи снуют меж пристроек, надстроек, циновок, балконов, тряпок и тюфяков. Повсюду – небольшие живописные храмы, ступеньки и лесенки. Рядом река, из которой верующие черпают святую воду, поливают голову и грудь. Полуобнаженные, с красивыми телами. Или страшные, высохшие, но еще более обнаженные. Горы папайи, манго, бетеля и лимонов, непонятно как сохраняющие чистоту среди моря студенистой грязи. И всё – на фоне величественных черных куполов и вечного красноватого вечернего неба. Это была кульминация. Вечером мужчина в белом подытожил: «Странствия по Индии – это всегда путешествие в собственную душу. Словно мир сосредоточился внутри, и ты, крохотный, блуждаешь по нему».
Не думаю, что кто-то с ним согласился, но все вдруг замолчали – я ясно различил стук колес. Тот последний вечер ознаменовался торжественным ужином с праздничной иллюминацией и креветками размером с бегемота. Потом были танцы в общем вагоне. Ах да, я все-таки разглядел того мужчину в белом! Увидел отражение его лица в стекле двери, когда мы одновременно выходили из вагона-ресторана. Должен заметить, он очень на меня похож. Копия. Словно я собственное отражение в зеркале увидел.
Впрочем, могло и показаться.
В 8.15 утра мы в Мумбае. За окном тащатся поросшие бог знает чем мумбайские пригороды, а я пакую чемодан. Люблю путешествовать налегке. В складном костюме, складной шляпе. И в тропиках я предпочитаю белый – во всех его оттенках. Белый песок, белый альбатрос, белые облака и кокосовый белый. Белый-белый. Так я теперь понимаю роскошь. Собственную маленькую роскошь, в которой себе не отказываю. С нее и начинаю путешествие.
Ровно в восемь – ужин.
Эрнст Августин,
www.geo.ru
