Jonathan28 › Любимые стихи.

Пчелы не улетели, всадник не ускакал. В кофейне

"Яникулум" новое кодло болтает на прежней фене.

Тая в стакане, лед позволяет дважды

вступить в ту же самую воду, не утоляя жажды.

Восемь лет пронеслось. Вспыхивали, затухали

войны, рушились семьи, в газетах мелькали хари,

падали аэропланы, и диктор вздыхал "о Боже".

Белье еще можно выстирать, но не разгладить кожи

даже пылкой ладонью. Солнце над зимним Римом

борется врукопашную с сизым дымом;

пахнет жженым листом, и блещет фонтан, как орден,

выданный за бесцельность выстрелу пушки в полдень.

Вещи затвердевают, чтоб в памяти их не сдвинуть

с места; но в перспективе возникнуть трудней, чем сгинуть

в ней, выходящей из города, переходящей в годы

в погоне за чистым временем, без счастья и терракоты.

Жизнь без нас, дорогая, мыслима -- для чего и

существуют пейзажи, бар, холмы, кучевое

облако в чистом небе над полем того сраженья,

где статуи стынут, празднуя победу телосложенья.

Я не то что схожу с ума, но устал за лето.

За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.

Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это –

города, человеков, но для начала зелень.

Стану спать, не раздевшись или читать с любого

места чужую книгу, покамест остатки года,

как собака, сбежавшая от слепого,

переходят в положенном месте асфальт. Свобода

это когда забываешь отчество у тирана,

а слюна во рту слаще халвы Шираза,

и хотя твой мозг перекручен, как рог барана,

ничего не каплет из голубого глаза.

И. Бродский, 1975

Классно..

Я до сих пор скучаю по бабушке.

* * *

Снова праздник, но бабушка умерла. И ее не спросишь уже «как дела?». А маму спрашиваешь «как дела?» - а она отвечает: «болит». Какие мелочи, ерунда, болит голова и не гнется спина, а руку врач ей вылечила вчера, только нагружать не велит. А чем ее нагружать, смешно, внучку же берешь на руки все равно, и котлеты делаешь все равно, привычная беготня. Скоро праздник, и нужно поставить плов, и папа уже почти что здоров, а что с трудом встает, так спроси докторов, они тебе всё объяснят. Снова небо синее, как в кино, дочку же берешь на руки все равно, и по дому бегаешь все равно, такой вот круговорот. Перед праздником я напишу письмо, а следом сразу еще одно, и в нем сообщу, что совсем не грущу, тем более – новый год.

И придет зима, и пройдет зима, кое-кому прибавив ума, а кому-то при этом добавив сил (кому – это ей решать). Как там папа, спрашиваю с утра, он поставить плов обещал вчера, он когда-то ему не мешать просил, а нынче просит, наоборот, мешать. Ты скучала, да? Так иди сюда, я тебя обнять не успел тогда, я всегда тебя не мешать просил, а сегодня сам подойду. Расскажи мне день, «как дела» спроси, расскажи мне сон, отмени такси, отложи пальто, расскажи про то, что случится в новом году. Этот праздник – миг, этот праздник – миф, этот праздник стар, как подлунный мир, этот праздник молод, как та луна, что рассеивает старый свет. То больна она, то опять полна, то за шаг до небытия, то допоздна летит, разбрасывая семена следующих новых лет.

И проходит день, и проходит ночь, и приходит сын, и приходит дочь, и они тебя спрашивают «как дела», а ты отвечаешь – «болит». Но и это неважно, как ни смешно, земля же вертится все равно, и котлеты жарятся все равно, хоть доктор и не велит.

Victoria Reicher

На горизонте розовый и серый

Недвижный лайнер, смутный, как рассвет.

Я на него гляжу с тоской и верой,

А может быть, его там вовсе нет.

Таким я вижу розовый и серый,

Морской, рассветный цвет небытия,

В котором все измерят верной мерой —

По крайней мере в это верю я.

В конце времен — неблизком или близком,

На горизонте дымно-заревом,

Пусть василиск возляжет с василиском,

Но агнец перестанет спать со львом.

Не то что кара — кара портит нравы, —

Не ад с котлами — это скучный бред, —

Но просто мы поймем, что были правы.

А если нет —

Что ж, если нет, то снова быть неправым,

Гордиться не победой, а виной

Сочту финалом менее слащавым

И более логичным, чем иной.

Не выправит горбатого могила,

Не ототрет родимое пятно.

Со мною только так всегда и было

И быть должно.

Во эпоху византийца Юлиана,

Отступничества долгие года, —

Так просто быть в составе миллиона,

Решившего, что это навсегда!

Пока ликуют псы и скоморохи,

Как знать, что отречение Петра —

Не суть эпохи, а петля эпохи,

И, может быть, последняя петля?

Последнее свидетельство — отступник,

Уловка мирового скорняка.

Так птицы возвращаются на сутки,

Чтоб улететь уже наверняка,

И эти все сегодняшние лажи —

Не сделавшийся явным ход планет,

Не глас народа, не секунда даже.

Но если нет —

Я все равно сказал бы, умирая,

Что лучше так, что это правый суд,

Что ни к чему искать земного рая —

Что значит рай, по крайней мере тут?

Смешно мечтать при гибнущем режиме,

Что лилия взметнется из гнилья.

Сгнием и сгинем. Это заслужили

И вы, и я.

Я знаю мира тайное лекало,

И вся его заржавленная жесть,

Вся плоть его мне чаще намекала

На то, что нет, а не на то, что есть.

Вся радуга павлинья, вся Кампанья,

Вся смертная, цветущая бурда —

Не будет ни суда, ни оправданья.

Но если да —

То эта незаслуженная милость

Как раз и есть основа всех основ,

Которая сквозила или снилась,

И плакать заставляла после снов,

Над каждою мучительной химерой,

За всем моим бессильем и тоской —

Цвет милосердья, розовый и серый,

Рассвет морской.

Дмитрий Быков

ТЕЛЕГА ЖИЗНИ

Хоть тяжело подчас в ней бремя,

Телега на ходу легка;

Ямщик лихой, седое время,

Везет, не слезет с облучка.

С утра садимся мы в телегу на Энфилд;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: пошел! Еб*на мать!

Но в полдень нет уж той отваги;

Порастрясло нас; нам страшней

И косогоры и овраги;

Кричим: полегче, дуралей!

Катит по-прежнему телега;

Под вечер мы привыкли к ней

И, дремля, едем до ночлега —

А время гонит лошадей.

Пушкин А.С.

Была зима, как снежный перевал,

с дымком жилья, затерянным в провале.

Но я в ту пору не подозревал,

что я застрял на этом перевале.

Была такая длинная зима,

когда любой вечернею порою

уже легко — сойтись горе с горою

и очень трудно не сойти с ума.

Была зима,

и загородный дом,

где в сумерках мерцает телевизор

и где гудит огонь,

бросая вызов

метелям,

снегопадам,

январю —

всему, что нам на головы свергалось.

Дни прибывали

по календарю.

К пяти часам у нас уже смеркалось.

Когда в окно вползала чернота

и все предметы делались иными,

я видел,

как подводится черта

под нашими усильями дневными,

под нашей каждодневною тщетой.

А ниже,

оставаясь за чертой,

тянулась цепь таинственных пометок,

и лес напоминал строеньем клеток

и всей своею сущностью прямой,

что он не только современник мой,

но и другого века однолеток,

и он другие помнит времена.

Графический рисунок голых веток

напоминал при этом письмена

давно существовавшего народа.

А я еще задач такого рода

не знал,

я перед ними пасовал

и то и дело путался в ответах.

Да и мороз к тому же рисовал

на стеклах непонятные узоры

и всякие загадывал загадки,

которых я разгадывать не мог,

хотя и упражнялся регулярно.

А утром снова

тоненький дымок

стоял над крышей перпендикулярно,

и даль передо мной была бела,

и жизнь моя передо мной была

как на ладони вся,

как на экране,

и можно было с легкою душой

перечеркнуть написанное ране,

переписать строку или главу,

которая лишь сдавленно звучала,

перемарать постылый черновик,

и даже сжечь,

и все начать сначала.

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ

В морозном воздухе растаял лёгкий дым,

И я, печальною свободою томим,

Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,

Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне

По снежной улице, в вечерний этот час

Собачий слышен лай и запад не погас

И попадаются прохожие навстречу...

Не говори со мной! Что я тебе отвечу?

Осип Мандельштам

Сгорят резисторы повседневья

Ровно в полночь, когда остывает чай

Я засыпаю- прощай!

Я уже не вернусь оттуда.

Молю тебя о последнем чуде:

Засыпай со мной, засыпай...

Трепетно и тревожно.

*

Андрей Хиб

(1)

"Который час? Не близок ли рассвет?" -

Я стражника спросил, и он в ответ

Сказал мне: "Скоро утро. Но послушай,

К чему о часе спрашивать дневном,

Когда ты сам во времени ином?

Ты лучше бы взглянул на путь минувший!

Ты до полудня прожил на земле

Свой век и скоро скроешься во мгле,-

Воистину, твой срок еще не худший.

Пока ты не забылся вечным сном,

Подумай о прибежище ночном

И отрекись, в ничтожестве заблудший!"