Посвящаю Тебе... Баба
Безрукая и безногая любовь, ползущая по интеллектуальным просторам, а точнее по присвоенным интеллектом просторам, по сердцу. Разум, некогда блистающий солнцем в небе, неспособный вынести этого леденящего душу зрелища, медленно угасал. Осторожно поглаживая своими лучами Любовь, он уже не грел, и даже не освещал, а лишь слегка выделял контур этого обрубка былого вдохновения. Он медленно угасал, глядя на нее с неба, а она обреченно улыбалась, извиваясь в пустынной грязи. Подобно старым, лохматым и беззубым псам, мысли кружили вокруг дыхания самой жизни, ожидая ее смерти, дабы начать выть и скулить, в надежде, что какой-нибудь прохожий кинет им, из жалости, кость. Кость, которую они и прогрызть-то не смогут, но с жадностью будут облизывать ее своими мерзкими, бесхребетными языками. Да, эти гнусные твари никогда не могли дышать свежим воздухом чистой любви, неся смятение и неуверенность, они всюду разжигали костры различных идей, дабы привлечь внимание человека, отвлечь его от пленительной красоты того мира, обладателем которого он являлся. Туша огонь, они оставляли тлеть угольки былых амбиций и опьяненные гарью, как от дурмана, визжа и хрюкая от удовольствия, они начинали плясать вокруг коптящих языков пламени нового костра. Мысли, боящиеся быть высказанными, псы, боящиеся собственных хвостов как последствий. Они бежали только вперед, желая убежать от своего продолжения, зная, что оно станет их завершением.
Безумцы, они и не предполагали, что после ее смерти, им самим недолго останется. Однако...
Заходящий за горизонт разум, залил кровавой краской бескрайнюю синеву небесного простора человеческой души, от чего оно съежилось будто от холода. Еще недавно, любовь парила в этой вселенской бирюзе, теперь же непроглядная тьма окутывала долину человеческой природы. Холодный ветер ненависти, цинично резал воздух человеческого тепла, обрушивая свою мощь на еще недавно распустившиеся цветки заботы и смирения, посаженные любовью. Замораживая зеленую траву праведности, выросшей на вспаханной покаянием земле, орошенной слезами, вдохновленными молитвой к свету, и, улыбкой, засиявшей из глубин покоя вселенской мантрой. Завывая от тоски, неспособный увидеть в своей единственности – единство всего, он бил болезненным одиночеством по земле, как по оголенным нервам, вырывая из нее клочья, превращая их в глыбы льда и тут же ломая их на множество маленьких осколков. Казалось, будто ветер вступил в бой со звенящей тишиной. Взрывая ее то- тут, то там оглушительным ревом сознания собственной ущербности, он метался между разорванной душой и обледеневшим сердцем. Единственное, что еще освещало пространство, так это были огоньки безмолвного покоя и смирения, тлеющие в глазах уже безмолвной и обездвиженной любви. Ее прерывистое дыхание, еще зажигало звезды надежды в бесконечной мгле разорванного пространства, но и они вскоре гасли. Озябшие от ненависти мысли, метались сворами, подобно собакам, вырвавшимся из псарни. Завывая от режущих ударов ветра хлыстом, они впивались друг в друга беззубыми пастями, то смешиваясь в кучу, то разбегаясь. Ветер распылял по околевшей земле семена зависти и злобы, которые моментально вырастали и приносили плоды вражды и лжи, которыми он питался. Даже псы не могли вынести этого ада и в своих тщетных попытках спастись, скользя по зеркалу обжигающего льда, в котором отражались их мерзкие морды, подгоняемые ужасом собственного уродства, разбивались о скалы безразличия.