Был у меня знакомый. Даже не знакомый, а друг. Вместе пять лет учились. Пять лет пили, гуляли и вообще были самыми большими корешами на все пятьдесят километров в округе. Потом судьба нас развела и снова свела. Общаться мы стали реже, но иногда встречались. Мой друг купил себе кафе- бар, и я примерно раз в два месяца заезжал к нему на работу, чтобы пропустить по рюмочке пива и вспомнить о подвигах студенческой юности.
И вот как-то поздним зимним вечером мы сидели одни в баре, и я спросил у него совет на счет личной жизни. Вместо того чтобы сделать умное лицо и поделиться холостяцким опытом, он вдруг отставил в сторону стакан и выдал следующее:
«Я долго ждал, когда ты поймешь, но придется все сказать самому. Видишь ли, мне твои проблемы до лампочки. То есть я переживаю за тебя, но помочь ничем не могу. Меня совсем не интересуют заморочки с бабами. Я ж голубой!»
«Как голубой? На самом деле голубой?»
«Голубее некуда!»
Я попытался засмеяться и похлопать его по плечу. Мол, хорошая шутка, парень! Но он смотрел на меня так серьезно, что мне вдруг стало совсем не смешно. Я понял, что он не шутит.
«Ну, знаешь...», - одним махом я допил пиво, встал и ушел.
Даже не знаю, что на меня тогда нашло. Вдруг вспомнилось, что мы с ним раньше ходили в баню и еще писали в туалете вместе. Как же так? Он ведь и тогда был голубее некуда, но ни о чем не предупреждал.... Да, если бы я знал! Да никогда б в жизни!
Потом я приехал домой, сел на табурет и задумался. Что собственно произошло? Мой друг признался, что любит мужчин. Почему это меня напугало? Ну, ходили мы вместе в баню или в туалет. Но он не приставал ко мне там. Не предлагал сменить пол или ориентацию. Не задирал других парней. А то, что он видел меня голым, так медсестра в поликлинике тоже видела меня голым. Я же на нее не обижаюсь!
Почему я подумал о нем плохо, хотя он всегда оставался верным товарищем? Я как-то занимал у него деньги. Обещал отдать через неделю, а отдал через год. Тогда он даже не возмутился. Я вспомнил, как мы вместе ходили на дискотеки и там снимали девчонок. Правда, он со своими девчонками ничего не делал. Даже не целовался. Я думал, что он просто псих, а он был не псих. Он был вынужден подыгрывать мне и другим пацанам, чтобы мы считали его своим и не сторонились. Ему было тяжело.... Спустя много лет он доверился мне и признался.
Мне стало ужасно стыдно за свое поведение.
Я набрал номер его мобильника, чтобы извиниться. Но тот оказался временно недоступным.
На следующий день я освободился пораньше и заехал к нему в кафе-бар. Мой друг стоял за стойкой и о чем-то разговаривал с молодым посетителем.
«Небось, любовник», - подумал я.
Увидев меня, мой друг сделал удивленное лицо. Я подошел к нему и обратился с заранее приготовленной речью:
«Виталик, извини за вчерашнее. Я был не прав, когда ушел. Мне все равно, голубой ты или нет. Я не презираю тебя. Ты мой друг, и я тебя люблю».
После чего я попытался его по-дружески обнять. Однако объятий не получилось. Во-первых, стойка мешала, а, во-вторых, мой друг отпрянул назад.
Я подумал, что он стесняется при своем любовнике, и бросил взгляд на посетителя. Тот стоял с вытаращенными глазами.
«Ребята, так вы – пи...ры?» - сказал он и выбежал из бара.
«Идиот», - кинул я ему в след.
«Сам ты идиот, - зло ответил Виталик. – С какой стати ты должен был меня презирать? И вообще, что ты себе позволяешь? А, если я приду к тебе на работу, и расскажу твоему начальнику, что ты сделал с его племянницей? Тебе такое понравится?»
Он резко отвернулся и вышел в подсобку. Я остался ждать.
Через минуту или две из подсобки появилась его помощница. Крашеная носатая стерва с бюстом десятого размера. Она положила бюст передо мной на стойку и, сладко улыбнувшись, пропела:
«Виталий Николаевич, просит, чтобы вы ушли».
«Куда?» - не понял я.
«Вон отсюда!» - это она уже не пропела, а прокричала.
Даже не удосужившись лишний раз покоситься на ее бюст, я в сердцах плюнул и вышел из кафе-бара.
После снежной недели на улице плюсовало. Спустившись с крыльца, я тут же оказался по колено в рыхлом сугробе. Ступил в сторону и попал в лужу. Было неприятно. Но не оттого, что ноги промокли, а оттого, что душила злость на самого себя и еще больше на него.
«Вот же пи...р!» - воскликнул я, имея в виду теперь уже навсегда потерянного друга, и зашагал в сторону метро.