Баллада о гангрене Пропеллеры счастьяShanty88
Вы хотите быть счастливым?
anikolaev
Путешествия по странам с культурой,бытом и климатом разительно отличающихся от привычных-это кайф! Если все это еще и комфортно-кайф вдвойне.Меня ломает не от отсутствия Индии,а от необходимости находится в стране с мерзким климатом,недобрым населением и прочими,знакомыми всем"радостями"
Пилот военно-космических сил Голубой планеты системы Бетельгейзе, Антуан Мари Жан-Батист Рожер де Сент-Экзюпери зашнуровал свой второй высокий рыжий кожаный ботинок, поправил застежку шлема, левой рукой проверил наличие летных очков на голове и осмотрелся вокруг. Вокруг был песок и ничего кроме песка, посреди которого находился вытянутый бетонный прямоугольник взлетной полосы, рядом стоял ангар, двухэтажный офис и покосившаяся казарма. Все четыре наружных угла казармы были покрыты высохшей блевотиной, оставшейся от былых попоек, происходивших как по поводу удачного возвращения из рейса, так и по другим, менее радостным поводам. Жаркое белое солнце жгло с безоблачного голубого неба. Было +50 и на горячий бетон выползли греться змеи.
Его субсветовой космический истр****ель, тускло отсвечивая нестерпимый жаркий луч солнца поверхностью шершавого металла, на секунду напомнил ему тот день, когда в детстве он попытался поймать солнечный луч медной глубокой тарелкой, выдраенной и начищенной до блеска. Упрямый луч все время тогда рассеивался, отражаясь от медного дна, и никак не хотел фокусироваться в одной точке. Антуан сморкнулся в шелковый платок с вышитой голубыми нитками монограммой, потер неудобной кожаной крагой левый глаз, который начинал слезиться каждый раз, как он готовился отправиться в полет и, спрятав белоснежный платок в карман кожаной куртки, направился к кораблю.
Сегодня он совершал разведывательный полет в малоизвестный сектор галактики, чтобы определить там наличие недобитых частей звездной флотилии генерала Фон Штерна. Он долго ждал этого шанса вновь оторвать свою задницу от поверхности этой планеты, куда забросила его судьба и командование третьей звездной дивизии. Он не то, чтобы ненавидел эту планету, он уже научился философски относится к подобным зигзагам событий. Он просто был рад тому, что, наконец, увидит что-нибудь свежее, после шести месяцев песка и кактусов. Война за последний год перешла в какую-то вялотекущую фазу и Антуану, вместо того чтобы лавировать между планетами, чаще приходилось сидеть в офисе космодрома, где можно было спрятаться от солнца, но не от жары, и слушать бесконечные сплетни Ибрагима о том, что, кто и о ком вчера сказал. Это бесило.
Он пристегнулся к креслу, надел очки и посмотрел в иллюминатор. На взлетном поле стоял заправщик и махал ему рукой. Антуан поднял растопыренные указательный и средний пальцы руки и показал их в иллюминатор Ибрагиму. Ибрагим в ответ поднял два больших пальца и, широко улыбнувшись, потряс вытянутыми большими пальцами над головой. Антуан понятие не имел какого хрена этот заправщик звездолетов так радуется. Ибрагим всю свою жизнь прожил среди песка и змей и о мире за границами пустыни имел такое же представление, какое имеет представление об огне камушек руды, попав впервые в доменную печь.
Тем не менее, наличие улыбок было лучше, чем их полное отсутствие. Также было наличие солнца, наличие океана в двадцати километрах и наличие пресной воды. Было не так уж плохо, если разобраться. Гораздо лучше чем на его родной планете, где солнце показывалось два дня в году, а местное население если и улыбалось, то этого не было видно за респираторами, закрывавшими пол лица.
Антуан вздохнул, еще раз потер крагой глаз и медленно вывел свой звездолет на взлетную полосу. Расправив на коленях карту галактики, он выставил навигационные приборы, настроил радио, связался с диспетчером, получил подтверждение о вылете и вспорхнул с горячего бетона космодрома, пряча в свое металлическое брюхо обожженные черные резиновые колеса.
Стоило ему взлететь, как что-то изменилось. Словно где-то выключился и замолк источник громкого шума. Как только звук его исчез, сразу стало легче, комфортней, хотелось встать и отряхнуться. Причем только после исчезновения шума стало понятно, насколько сильно мешал этот шум. Но, только пройдя первый парсек, он расслабился окончательно. Он посмотрел и улыбнулся своему отражению в стекле иллюминатора, за которым мерцала прозрачная чернота космоса. Отражение тоже улыбнулось ему всеми своими сохранившимися четырнадцатью зубами.
В самом начале он развозил почту между двумя соседними звездными системами. Иногда попадалась посылка на какой-нибудь удаленный спутник чмошной маленькой планеты. В таких местах ему, юному натуралисту, было особенно интересно. Люди в таких местах вели себя особенно странно. Сейчас он уже почти не удивляется особенностям поведения аборигенов, но тогда, пятнадцать лет назад, помнится на него произвело неизгладимое впечатление, когда в каком-то почтовом офисе одной из планет системы Медузы, весь состав служащих вспорол себе животы в знак скорби о кончине любимого ручного кальмара начальника почты. В другой раз у него сломалась система охлаждения и ему пришлось прожить три месяца на планете сектантов, которые всю свою жизнь питаются сушеными цветами и разговаривают только на языке жестов, чтобы не засорять божественный эфир своими гнусными словами. В знак благодарности за все то хорошее, что эти мирные служители богов сделали для него, он согласился перевезти десять тюков сушеных лепестков братьям по вере в соседнюю звездную систему.
Ни о чем не подозревая, он спокойно проскочил два кордона, а на третьем его проверили и нашли незарегестрированных десять тюков. Сушеные цветы оказались отборным сканком, по десять долларов за грамм. С трудом откупившись от таможенников за семь ящиков, он продал оставшиеся три за четверть цены какому-то безносому еврею-контрабандисту, спрятал почтовый звездолет в пещере на астероиде и поселился на тихой, благополучной планете с твердым решением стать счастливым фермером и, может быть, даже отцом.
Он почти женился, питался три раза в день и пытался полюбить смотреть из окна своего флиппера на пирамидальные тополя. Через три года эти тополя приводили его уже в бешенство, а жена оказалась сукой, хотя он до сих пор упрямо отказывался в это верить.
Слава создателю, в этот момент началась война и он смог слинять из этого опостылевшего мира в скопление Тау Кита, где два года сражался с расой кузнечиков из далекого Эльдорадо. Когда он вернулся домой, то с некоторым облегчением узнал, что его континент был потоплен гравитационной атакой беспозвоночных. Он получил от правительства гонорар за участие в военных действиях, поселился на небольшом пневмоострове посреди океана и постарался сосредоточиться на купании в голубой воде, солнечных ваннах и вырашивании апельсинлессов. Как говорил один старый вуайерист из взвода обеспечения «если долго смотреть в замочную скважину, то рано или поздно увидишь целый мир». Как ему рассказали на планете Цветов, один сектант достиг полного единения с космосом, четырнадцать лет подряд сосредоточенно раскладывая лепестки цветов на противне для сушки с перерывами на легкий перекус и сон. Антуан в глубине души верил в то, что необзательно летать по этому космосу, чтобы достичь с ним единения, поэтому эта история пришлась ему по вкусу. Однако, семь месяцев безделья и купания в морской воде начали вызывать у него паранойю того, что никто не может дать ему гарантию на обретение блаженства и успокоения после того как он принесет в жертву четырнадцать бесценных лет своей жизни, сосредоточившись на барахтаньи в соленой прозрачной жидкости и на поедании сладких сочных фруктов.
Следующей ночью он тайком проткнул цыганской иглой оболочку пневмоострова и, удрав на самодельном плоту, устроился пилотом на торговые линии в центральные части галактики.
Там он познакомился с Софи, которая была сражена наповал его жизненным опытом и широтой взглядов. Они быстро влюбились друг в друга. Потянулись месяцы пилотского счастья, когда из каждого рейса тебя ждет в доме улыбающаяся жена, а работа приносит достаточно денег, не требует больших усилий и связана с космическими полетами. Они сняли дом с верандой, выходящей на юг. Во дворике росли медовые бананы, а в море, до которого было рукой подать плавали кистоперые рыбы, которые сами выскакивали в руки, стоило их мысленно об этом попросить. Антуан долго медитировал, а затем покрасил столбы и поручни веранды в оранжевый цвет. Через две недели раздумий, он купил небесно-голубой краски и перекрасил веранду. Спустя месяц, он купил шесть банок ослепительно белой краски, но спешить красить не стал, потому что впереди была целая уйма времени.
Однако, ровно через семь дней снова началась война, и от него требовалось пойти на призывной участок. В этот раз его не хотели брать во флот. Многочисленные переломы и незаживающие язвы от солнечного ветра вроде бы как делали его непригодным для летной работы. Однако, с уважением отнесшись к его опыту и летным часам, его взяли для выполнения разведзаданий третьестепенной важности в малоизвестные части галактики. Если быть до конца честным, то Антуан настоял как на первом, так и на последнем.
К удивлению штаба, Антуан вернулся живым из всех трех разведовательных полетов, а из одного из них даже привез достаточно важные сведения о минных полях в туманности Сурка.
Последнее время, лежа на койке и поплевывая песок на пол казармы, Антуан подумывал о том, чтобы дезертировать с фронта, захватить Софи и поселится с ней на одной из планет у западной границы туманности Андромеды, где, по рассказам бывавших там, с листьев деревьев по утрам льется нектар, а боги посещают местные селения раз в две недели. У него было достаточно денег, чтобы купить старенький звездолет, перелететь через галактику и приобрести себе какой-нибудь небольшой дом с куском частного пляжа. Мысль о переселении в новый мир волновала его и приятно щекотала подмышками, хоть и не так сильно, как это бывало раньше. Мозг требовал перемен. После двух лет дискретных скитаний по умопостегаемым просторам космоса, его бесконечно красивые и таинственные формы больше не приносили в его душу ни чувства покоя, ни чувства трепета. Ему хотелось вернуться и неспешно докрасить веранду.
Эта формула сложилась в его голове уже давно, еще до пневмоострова. Если человек счастлив, то это просто значит, что он либо только начал красить веранду, либо только что пристегнулся и поставил на прогрев двигатель своего звездолета. Но полноценность этой минуты так велика, что ты думаешь, что это навсегда и все семьдесят лет после этого, ты будешь с таким же наслаждением перекрашивать деревянные перила в голубой цвет.
Ценность жизни Антуан чувствовал лишь тогда, когда вокруг него на сто парсеков лишь звездная пыль, пустота и теплый солнечный ветер. А потом ты описываешь круг в этой пустоте и возвращаешься, как ни в чем не бывало к своему месту в привычном баре, садишься на стул, смотришь в лицо старому приятелю и понимаешь, что прежнего тебя уже нет. Часть тебя растворилась в космосе. Ты стал тоньше и тверже. Космическая пыль, как абразив сняла с тебя, как с луковицы, еще один слой, и вместе с этим слоем исчезли, например, привязанность к любимому бару, старому приятелю и , может быть даже, к старой веранде. Но ты не жалеешь об этом, потому, что ты прошел через эту маленькую дверку между мирами. Настолько маленькую, что туда можно просунуть лишь голову и то еслиочень подфартит. Но ты прошел через нее целиком, от головы до пяток, ты прошел, а твой приятель – нет. Это было красивым оправданием его жизни, независимо от того была это трусливая ложь или сверкающая правда.
Бывало, он сидел в малахитовом кресле на приеме у какого-нибудь посла созвездия Бегемота и за рюмкой коньяка в дружеской беседе рассказывал о том, как покупал гашиш в Элее у обезъянина с хорошо просматривающейся пушкой в кармане спортивных брюк. Или об особенностях словообразований в языке ихтиандров с планеты Катрук. Или о том, как он провел три недели, питаясь пауками, упав посреди каменистого кратера необитаемого спутника третьей планеты системы Медузы. Бывало, он сам, сидя в своем шезлонге, вспоминал ледяные шторма на Нероне, заставляющие молится и целиком отдаваться во власть всевышнего, звуки волны великого океана на асбестовом берегу Бетты Ориона, неспокойные сладкие запахи Стикса, проникающие во все складки одежды, белую унылую мглу, покрывающую всю болотистую поверхность Кси, многозвучие брачных песен кактусов из пустыни Маракуйи или раннее утро в храме воздухопоклонников с планеты Шамбала, стоящем на вершине нефритового утеса. Вид этой длинной лестницы событий, тянувшейся вниз, давал Антуану ощущение, что вскоре она должна закончится где нибудь на крыше самого высокого небоскреба.
И он был бы вполне счастлив тем как эти события развиваются, если бы ни один вопрос, недававший ему покоя последние три месяца. Один и тот же вопрос, бившийся в его, покрытой шрамами, лысой голове. Чего стоит этот безумно сложный в устройстве, синтезированный в лабораториях господа, пронизанный миллиардами тончайших электропроводов, протоплазменный биомозг, если такие вещи как присутствие или отсутствие солнца, веранды на юг, улыбок на лицах людей, кистоперых рыб, нектара, сушеных цветов, космической пыли в носках, заставляют этот мозг менять плюс на минус, как сквозняк от открытой форточки на кухне заставляет вращаться бумажные пропеллеры детской вертушки. Когда на кухне и за окном возникает разница давлений, то форточка приоткрывается и поток воздуха вращает бумажные четырехлистники. В такие моменты Антуан чувствовал себя счастливым и живым. Когда давление уравновешивалось, то четырехлистники останавливались и мозг погружался в режим стенд-бай.
Впереди, за передним иллюминатором вращался прозрачный пропеллер субатомного военного истр****еля. Звук шел ровный и это значило, что маслопровод не забит и мотор работает как нельзя лучше. Пропеллер вращался со скоростью восемьдесят тысяч оборотов в секунду. Именно с такой скоростью он мог ловить и отталкиваться от солнечного света, тем самым перемещая звездолет в пространстве. Внутри звездолета сидел лысеющий четырнадцатизубый Антуан. Его бумажные пропеллеры, нанизанные на булавки, устало крутились и образовывали странный симбиоз с пропеллером звездолета. Большой пропеллер вращал маленькие, а маленькие мысленно заставляли вращаться большой. Этому симбиозу не было начала и конца и вся вселенная становилась бессмысленной и замкнутой на себя, как бублик.
С такими мыслями, Антуан проверил показания приборной доски, посмотрел на свое беззубое отражение в стекле, вздохнул и, выключив пропеллер своего звездолета, навсегда исчез с радаров третьей республиканской звездной дивизии маршала Ле Корбюзье.
Никто в штабе так и не понял, что же, собственно говоря, произошло.
Moony
А кто не согласен, тем арматурой по ....
