|
Рядом с гостиницей в замусореном прстранстве между гостиничным двориком и стеной рыбацкой деревни жило семейство тощих собак с мелкими щенками. Собакам вообще в травоядной Индии довольно хреново — хищники не могут быть вегетарианцами. Щенки тоже были тощие. Моя жена по призванию мать всех детенышей. Пару лет назад она принесла в дом новорожденого котенка, - розового дрожащего червячка, брошеного либо кошкой либо ее заботливыми хозяевами. Месяц бессонных ночей и ужасов с пипеткой, эту писклявую тварь нужно было кормить каждые два часа, заставлять писять, вылизывать, согревать ... Теперь у нас в доме три кота.
Щенки, тут же, в первый же день, естественно стали ее протеже, а их тощие родители нашими бескорыстными друзьями. Каждое утро, моей почетной обязанностью было сходить хрен знает куда и принести пакет молока для щенков. Я умывался и обреченно шел сжимая в кулаке 12 молочных рупий к единственному в округе киоску за ритуальным белым пакетиком с голубыми коровками. Мимо деревенских домов перед порогами которых улыбающиеся мне молодые женщины, звеня браслетами, чертили мелом свои замысловатые узоры счастья, мимо стаек мелких девочек, которые очень важно с белыми бантиками на черных головах гордо шли в школу, мимо дхабы, где завтракали рикши, облепленой их велосипедами, как причал лодками, мимо теток, кривыми ножами распускающих бамбуковые стволы на узкие ленты и тут же на земле пыльного переулка сплетающих из этих лент циновки и корзины, мимо толстого портного, который умел строчить на двух швейных машинках одновременно, мимо благотворительной школы санскрита, где сидящие на земле чистенького обставленого цветами дворика детки повторяли за старой дамой в тлстых очках и красном сари, чертящей на маленькой черной доске большие буквы «ка-кха-га-нга ...», мимо разрушеного до основания храма Ганеши, который использовался уже как сортир и свалка, мимо красного магазина, где продавался любимый Макдоуэлс к киоску с холодильником. Еще издалека увидев меня продавец радостно кричал «Гудмонин! Ё милк сер, хау а ё литил догс сер!»
Первый поход за молоком занял у меня минут пятнадцать. Начиная с третьего я уже с трудом вписывался в пол часа, потому что портной спрашивал, доволен ли я простыней и наволочками, которые шил мне Рамон (откуда он знает, зараза, я заказывал простыню черти-где), бамбуковые тетки рассказывали, что молоко в пакетах очень дорого и на нижнем базарчике, там где горшки и озерная рыба его можно купить намного дешевле, школьницы интересовались когда я подарю им ручки, поскольку я подарил ручку такой-то из пятого класса, а она ей не пользуется, рикши обсуждали куда я ездил и по чем, школьная тетя в толстых очках мне вежливо кивала, а тихо сидящие полукругом дети заливались многоголосным «намастэ-е-э-е-э-е». Я вполне интегрировался в местную жизнь и был в курсе всех событий. Я, наверно, даже мог бы сплетничать, если бы был в состоянии запомнить и повторить индийские имена. В довершение всего за завтраком я просил утреннюю газету, которая сообщала мне, что профессор такой-то из такого-то университета обнаружил, что в своей политике Барак Обама руководствуется принципами, изложенными в учении Кришны, что на озере Чилка обнаружен подпольный причал с которого незаконные лодочники устраивают незаконные экскурсии для туристов, что в деревне такой-то за последнее время было заключено слишком мало браков и полицейские власти поручили местным ментам вести разъяснительную работу среди крестьян и это принесло свои результаты, - уже за первую неделю действия программы в деревне создано 5 новых семей. Каждое утро было академически-провинциальным с нежным колониальным оттенком, сохраняющем послевкусие имбирного лимона.
Когда в один из первых дней я вернулся из своего госсипин-трип за молоком, жена сказала что заходил какой-то европейский старик с длинной узкой бородой и спрашивал про тебя. И что, - говорю. Я сказала ему — но-инглиш, он очень огорчился покачал головой но-инглиш-ноуинглиш и ушел.
Вскоре он снова появился, высокий, стройный, жилистый, с длинной китайской бородкой. Он пенсионер из Германии, 89 лет, его зовут Томас, он инструктор айкидо. Каждый год на весь сезон он приезжает в Пури и живет в Сагар-Саикат. Весь городок обклеен его объявлениями об айкидо на английском, одисси и хинди. В этом году, впрочем как и в прошлом у него нет учеников.
- Айкидо — это духовное искусство, даже одна неделя занятий изменит твою жизнь!
- Томас, как тебе не стыдно, я три года занимался годзю, за неделю невозможно понять ничего, это шарлатанство.
- Почему же, я расскажу тебе про айкидо и покажу как это красиво, может быть, ты приедешь домой, начнешь заниматься айкидо и тогда это точно изменит твою жизнь, - все начинается с малого. Я уже пол года в Пури и у меня опять нет учеников, только индусы, с ними я зинимаюсь бесплатно. Я уже больше месяца не платил за гостиницу ...
- Я не буду заниматься айкидо, Томас. У меня есть хороший кофе.
- Но айкидо — но кофи!
- Томас, это Паулинг, танзанийская арабика, только понюхай!
- Подожди минутку!
Через пару минут Томас вернулся сияющий с огромной допотопной алюминиевой машиной эспрессо британского типа.
- Я привез ее сюда десять лет назад. Индусы не умеют готовить кофе. Она еще отлично работает, правда бьется током. Если не возражаешь, я заправлю ее сам.
Минут пять машина свистела, шипела искрила, но в конце концов выдала грамм 20 черного правдоподобного продукта обладающего свойствами танзанийской арабики.
Потом мы научили Кану правильно варить кофе по-турецки в глиняном горшочке для пуджи, по форме напоминающем джезву. Потом кофе кончился, потому что кофе был только у нас и антикварная машина-эспрессо Томаса осталась еще лет на десять пылиться где-то в чулане Сагар-Саикат в ожидании следующего удачного применения.
На крыше гостиницы была небольшая пристройка. В ней жил другой немец и другой Томас. Композитор из Германии, он тоже каждый год на зиму приезжает в Пури и каждый год живет в этой пристройке. Он ее отремонтировал, обставил приличной мебелью, коврами, техникой. С этим Томасом мы пересекались мало. Высокий, седой, всегда с таблой, скромный и интеллигентный как старорежимный преподаватель теории множеств он жил достаточно замкнуто. Иногда по вечерам играл на крыше для томной и страдающей без любви вьетнамки Ким из Мизорама. Томас играл, Ким плохо пела и хорошо танцевала. У нее индийский паспорт и она ждала когда ее муж, известный музыкант приедет в Калькутту с концертом и тогда они с мужем поедут к маме в Мизорам. Сколько времени она провела в Пури понять было невозможно, впрочем как и то, кем был ее муж. В разное время в разных рассказах он оказывался итальянцем, немцем, американцем, индусом. Я сомневаюсь в том, что он существовал как таковой.
|
