|
Свет в окошке
Она была известна тем, что ее «застукала комиссия», проверяющая с иезуитским упорством общежития на предмет чистоты нравов, в постели с членом комсомольско-молодежной бригады. Их выдали ее сапоги, которые в неприличной позе валялись возле кровати жильца комнаты № 15. У комиссии заблестел глаз – кто же там под одеялом?. Она была не из робкого десятка. И после грозных вопросов «Что это за разврат и кто это у вас за спиной?», потянувшись, голая предстала во всей своей красе . Все ахнули. Такой наглости никто не ожидал. Население тогда было не развращенным, и по этой же причине любопытное и непримиримое к чужим порокам. Комиссионеры женского пола, немного потоптавшись и пораздував от негодования ноздри, выскочили из комнаты, а мужчины что-то забормотали о строительстве коммунистического общества, при этом боковым зрением наблюдая за действиями откровенной грешницы. Одевалась она грациозно, и чувствовала себя по меньшей мере Евой, уличенной в своем первом грехе. Да что и говорить это было, пожалуй, самым ярким событием в ее жизни после выпускного вечера.
Она всегда была серой мышкой, и первый раз почувствовала себя загадочной и сильной, когда появилась на прощальном балу в таком откровенном бикини, что директор школы весь вечер не расставался с носовым платком, вытирая пот со своей обширной лысины. Ей понравилось шокировать. А за это, как известно, надо платить. Наказание на сей раз пришло в виде нежеланного замужества с падшим комсомольцем, которого просто атаковали различные инстанции, грозя даже лишением свободы – любимая была несовершеннолетней. Их семейная жизнь была скучной и однообразной как профсоюзное собрание, хоть она и нарожала ему детей, аж троих, потом ему на пилораме на голову упал брус, и ко всем остальным бедам он сделался глухим на одно ухо.
Оправившись после рождения детей, немного потрепанная семейной жизнью, Она тайно вышла в свет. Свет и цвет теплыми летними ночами в бамовском таежном поселке собирался на танцплощадке. Как дама замужняя, хозяйственная она вечерком, невзирая на суеверия, выходила с мусорным ведром из дома, громко сообщив глуховатому мужу о цели своей прогулки. Заходила к подруге, наряжалась (там уже было припасена выходная одежда), красилась и шла на танцы. Затем, через часок-другой возвращалась домой, и как сытая нагулявшаяся кошка разгуливала по квартире, плавно и неспешно выполняя домашие обязанности. Она умела делать все вот так – женственно и изящно. И общаться со своим полуглухим мужем, отвечая на его вопросы в двух вариантах – громко и тихо. Тихо было просто гениальным -- невольные слушатели через пару минут еле сдерживались от смеха. И -- отвечать признательностью на внимание других мужчин. Хотя человеком она была необразованным и по большому счету бескультурным, но в ней было столько природной обаятельности, что через минуту-другую, ее, в общем-то некрасивую, каждый мужчина хотел держать в своих объятиях, сознавая, что этот хитрый, но излучающий такое тепло зверек никому не будет принадлежать, а значит достанется всем.
Такие способности не могли пропасть даром. После вечерних моционов с мусорным ведром Она встретила Его -- свою судьбу -- и ушла с ним в загул. Для этого пришлось срочно заняться шейпингом, так как по времени она уже не вписывалась в «пойду – вынесу». Занималась она, конечно, шейпингом не в спортзале и не в кругу располневших от родов и доения мамаш. Выскочив в трепетную синеву сумерек, оглядываясь и тяжело дыша от волнения она бежала к мужскому общежитию, где ее ждало открытое окно, свет настольной лампы и Счастливый любовник. Она умела любить. Не так любить, как отдаваться любви. Этой украденной страсти, этого ночного блаженства и страха от каждого шороха. Потом они долго прощались, и Она зацелованная, раскрасневшаяся и такая счастливая в своей преступности бежала домой. На кухне, помешивая поздний ужин, ей вспоминались сбитые в кучу жаркие простыни, нетерпеливые руки – и все обрывалось внутри...
Через полгода Счастливый любовник уехал – заболела мать, за ней надо было ухаживать и присматривать за домом. Прощальную ночь они провели в слезах и обещаниях – любить вечно, так как мысль о совместном проживании исключалась. Его ждала дома невеста, заблаговременно подысканная мудрой матерью.
...Она долго страдала, плакала, била детей, кричала на мужа – в общем как с цепи сорвавшись. Ходила мимо общежития и до боли всматривалась в потухшее окно, надеясь увидеть там знакомый силуэт. Вспоминала, как она залазила через окно, а он всегда притворялся спящим. Юркнув к нему под одеяло, Она смеялась, тихо и ласково шептала на ухо: «Ты мой, а я твоя».
Однажды поздно вечером, возвращаясь со скучного девичника, она скользнула взглядом по его дому и сердце ее оборвалось – приоткрыто окно, свет настольной лампы. Какая-то неведомая сила подхватила ее, и уже через минуту она стояла в этой такой дорогой для нее комнате, где на кровати спал незнакомый парень. Выключив свет, она бросилась к нему, повторяя слова: «Ты мой, а я твоя»...
...Странную эту привязанность впоследствии использовали -- цинично и зло. Был составлен график, кто по очереди будет спать на «счастливой кровати». Менялись герои, не менялись только декорации и сюжет. Для разнообразия устраивали розыгрыши и громко ржали над ней испуганной и, казалось, так и не понявшей, что и следа не осталось от тех синих и ласковых ночей, где она была счастлива. Просто счастлива. . Осталась грязь, какую способен сделать только человек. И сделать из чего угодно. Общага -- так ее стали называть. Глухой муж оставался долго глухим ко всем сплетням и наветам, но потом, не выдержав, забрал детей и уехал. Ее увезла сестра. Увезла на родину.
Сейчас Она образцовая бабушка. Счастливый любовник тоже живет как все -- спокойно, сытно и скучно. Но иногда, когда им не спится в разных уголках разлетевшейся вдребезги страны, приветливо издалека, через время и тьму вдруг забрезжит свет того приоткрытого окна, где осталась их нелепая как уродец и несуразная любовь. И на сердце появится маленькая проталинка как на замерзшем стекле, и им обоим станет тепло. На мгновение. Потом он встает под ворчание жены: "ходит-ходит всю ночь ходит" - и пьет валерьянку . А Она идет и тихо поправляет одеяла у своих неугомонных даже во сне внуков.
|
