|
Наши соотечественники-шопники, прибывшие в Дели исключительно по делу, не сомневались: мы сумасшедшие, если приехали сюда отдыхать. Мы не хотели разочаровывать попутчиков. Мы сказали: да, мы приехали в Индию. Без прививок. Без лекарств от кишечных паразитов. Без брони в отеле. Мы хотим поселиться на Мейн-базаре, самой грязной улице в Дели, в отеле под названием "Харе-Кришна". Лишенные дара речи спутники снабдили нас своими адресами на тот неизбежный, по их мнению, случай, когда мы не найдем приличного жилья, когда нас обворуют, когда...
Мы – я и мой друг Димка, затеявший всю эту поездку, – вдыхали дурящий запах пряностей, благовоний, растений, свободы и только ошалело переглядывались. Наш рикша не нашел "Харе-Кришны" и привез нас в "Харе-Раму". Мы поселились в этом гнезде европейских хиппи, бросили вещи и помчались на улицу. Мы купили индийские джинсы и отвергли предложенный гашиш, а остаток вечера провели в кафе на крыше под угольным небом. Это был наш первый вечер в Индии. Встав с утра, мы помчались в город и посмотрели в Дели все, что положено. А на следующий день мой друг сказал: как хочешь, а я туда больше не пойду! Мне плохо, мне страшно, да ты выгляни на улицу, посмотри, сколько там народу! Они меня пугают своей бесцеремонностью.
Белый человек
Белый человек чувствует себя в Индии как черный у нас, только намного хуже. Индусы непосредственны независимо от возраста. Вся эта неторопливо бредущая многотысячная толпа (такое количество людей на улице я видела только на демонстрации) обрушивает на тебя шквал своего внимания. Широко улыбаясь, индусы обступают тебя со всех сторон, тычут пальцем и только что не норовят пощупать и попробовать на вкус. Состоятельные индусы, слегка смущаясь, просят у нас разрешения сфотографироваться на память “с белыми людьми”. Но это их реакция на новенького. Через пару дней обрастаешь некой защитной оболочкой-привычкой, и она работает в обе стороны: ты меньше реагируешь на них, они меньше замечают тебя.
Воздух, мысли и наркотики
Москва – город замороченный. Тяжелое напряженное думание миллионов его жителей создает некую плотность, которой дышит каждый, кто здесь находится. А в Дели воздух легкий, и это заразно: для человека западной цивилизации, привыкшего вдыхать порции самоконтроля, напряженности и рефлексии вместе с кислородом, воздух Индии – все равно что веселящий газ. Поэтому предостерегать нас от наркотиков в Индии было бесполезно: здесь сам воздух как наркотик. Из-за его галлюцинозности заросли конопли остаются нетронутыми и украшают национальные парки в центре индийской столицы. Я не удержалась и нарвала букетик, ко мне тут же подошел служитель закона. Показывая, как изготовить из листьев пригодный для употребления продукт, он в то же время приговаривал, широко улыбаясь: "Не надо, не надо этого делать. Плохо для головы". Индусы… Вот с такой же милой улыбкой они тебя вдвое-втрое обсчитывают, а ты поначалу возмущаешься, но быстро проникаешься правилами игры и так же весело отвоевываешь свою половину. Я научилась торговаться с удовольствием. Охраннику заповедника я не моргнув глазом объяснила, что собираю гербарий исключительно из эстетических соображений. Он радостно закивал головой и проводил меня до ворот.
Отношения
Как только мы с Димкой оказались в Индии, с нами стало происходить то, что психологи называют "процессами". То, чем мы дышали, и то, что мы видели здесь, действовало на нас по-разному. Нас несло в прямо противоположные стороны. Моя эйфория вызвала обострение беспечности, граничащее с идиотией. Мой спутник, наоборот, вдруг стал тревожным, пугливым и мнительным. Каждый из нас, застигнутый врасплох и целиком поглощенный своими процессами, не мог и не пытался найти ресурса для понимания другого. Димка забился в уголок от испуга, я же как одержимая носилась по улице – не зная ни местности, ни языка и не чувствуя при этом ни дискомфорта, ни опасности. Димка со своей вновь открывшейся паранойей тщательно изучил визу и билет и обнаружил, что срок нашего пребывания в стране истекает на два дня раньше, чем мы улетаем. Я отмахнулась весело: "Ну что же они – не выпустят нас, что ли? Куда они денутся?" Он пытался убедить меня, что нужно срочно искать место, где продлевают визу; я говорила, что жалко тратить на это время. Димка потратил время и притащил меня в учреждение со сложным названием… Хорошо все-таки, что эйфория не накрыла нас обоих одновременно.
Нищета
Жизнь в Индии в обоих смыслах ничего не стоит: здесь дешево жить, а умрешь – никто не заметит. Коттедж прямо на берегу индийского океана (берег с видом на океанский закат) стоит 5 долларов в сутки с человека. Мы решили не отказывать себе в подобной роскоши. Мы поехали в Гоа. За билеты мы переплатили вдвое, потому что билетная касса "для туристов за доллары" вот уже несколько дней была закрыта, зато вокруг было множество подозрительных контор, продающих те же билеты за рупии. Пока проводник не показал нам вежливо наши места, нас не покидала уверенность, что билеты фальшивые.
Посреди ночи в поезде я проснулась и выглянула в окно: за ним тянулась необозримая черная равнина, усыпанная, насколько хватает глаз, огнями, но не электрическими – огнями костров. Спросонья мне показалось, что моя жизнь на рубеже двадцатого и двадцать первого веков мне только приснилось, а вот эти бесконечные первобытные костры – единственная явь. И нет никаких мегаполисов, вся цивилизация – лишь плод моей фантазии. Жизнь стремительно отматывается назад на пару тысяч лет – здесь, в местности, которая меня окружает, ничего не изменилось, и я испугалась, что останусь здесь навсегда.
Гоа
В четыре утра мы приехали в Бага-Бич – западное побережье, Индийский океан. Солнце только начинает вставать, привлекательная статная индианка лет тридцати с небольшим, скорее похожая на мулатку, проводила нас в наш пятидолларовый коттедж: веранда, комната и ванная. Гоа – это другая страна, другая культура, другая Индия. С XVI века здесь господствовали португальцы, а не англичане. Девочки идут в школу в юбках по колено. В пуританском Дели это невозможно не только для местных жителей, но и для туристов: я получила камнем по плечу за то, что была в майке без рукавов – "разврат". Гоа – тихий степенный курорт для европейцев, тропическая красота. Бармен – пожилой индус, похожий одновременно на дядюшку Тома (может, потому, что бар – это крытая соломой хижина без стен?) и Хемингуэя (может, потому, что он старик на море?), пытается разговаривать с нами о Достоевском. Удивительная начитанность сочетается в нем с первобытным восторгом: “Русские? Последние русские были в Бага-Бич шесть лет назад”. И теперь каждое наше появление он сопровождает громким артистичным возгласом шпрейхшталмейстера: “Дмитрри и Ларисса!” – будто объявляет новый, довольно редкий номер.
Я иду побродить по местным торговым улочкам – здесь продают самое красивое и самое дорогое серебро с самоцветами. Мне навстречу неземной походкой движется иконописный юноша в белых одеждах с цветком лотоса в руках, смиренно-просветленным взором и сладкоголосым требованием: I need some money. Если бы все собирали милостыню так изящно! Нищие в Индии – самые приставучие из всех, что я когда-либо встречала. Самые аутентичные и наглые – настоящие цыгане – одолевали нас в городе Мираж, пока мы ждали поезда в Дели. На улице Миража, как на любой оживленной индийской улице, царил хаос. Пешеходы едва успевали выскакивать из-под колес мото- и велорикш, те переругивались между собой и с трудом уворачивались от малолитражек. Движение происходило вдоль, поперек и по прочим траекториям. Никаких правил – это касается не только дороги, но и любой индийской общественной структуры. Никто ничего не знает и никто ни за что не отвечает. С одинаковой беспечностью рикша привозит тебя не туда, куда ты просил, а поезд меняет конечный пункт назначения. Что же касается Миража, мы не были уверены, что из города с таким названием вообще можно куда-нибудь уехать.
Страх
Скажу честно: несмотря на красоту и экзотику, несмотря на не проходящее в течение всей поездки измененное состояние сознания (а может быть, все из-за него), страх не оставлял меня на протяжении всей поездки. Состояние мое было бесконтрольным, немотивированным, странным: меня носило по шкале собственных эмоций снизу вверх и обратно. Ощущение ежесекундной полноты, значимости и насыщенности бытия легко сменялось чудовищным страхом смерти и чувством, что ходишь по грани потустороннего. Я чувствовала себя беспомощной перед вращающими внутри меня стихиями. В то же время для страха постоянно находились веские внешние поводы. Я боялась автобусов, вернее, их сумасшедших водителей, которые не сбавляли скорости даже над отвесной пропастью. В горах я боялась обвала, в коттедже на берегу океана я не могла уснуть от странных звуков – будто кто-то хочет расцарапать крышу (наутро оказалось, что это птицы). В этом милом коттедже – возможно, из-за влажной жары – мне каждую ночь снились кошмары, и я не всегда понимала, где кончается явь и начинается сон… Я стала бояться, что схожу с ума.
На фоне эмоциональной неустойчивости тихим ясным фоном происходила работа отдыхающего от обычных забот ума. Все западные ценности казались мне отсюда такими надуманными, и в то же время я понимала, что, живя там, в цивилизованном мире, избежать того образа жизни и мыслей невозможно. Вот эти нищие индусы. Они ходят босиком прямо по коровьим лепешкам. Они разбивают палатки на тротуаре. Они спят посреди бела дня на газоне в центре города. Я видела очень мало унылых, скорбных или просто напряженных лиц. Они были первобытными и нажимали на кнопки первобытных страстей внутри меня.
Гималаи
Поездка в Гималаи длилась двенадцать часов, из них последние четыре ехали по предгорьям в грозе: ночь, гром, ливень. В полудреме я просила все известные мне высшие силы позволить нам добраться живыми. После жаркого Дели и душного Гоа здесь было откровенно холодно, а место, куда нас привезли, напоминало головную контору московского магазина "Путь к себе". Уже через пару дней мы вновь возвращались в Дели, чтобы улететь домой. Стада обезьян, копошившиеся в придорожных помойках, не очень-то торопились уступать дорогу нашему автомобилю. Димка спросил у водителя-сигха, почему у него под лобовым стеклом фотография почитаемого буддистами Далай-ламы соседствует с изображением индуистской богини Дурги и религиозного деятеля сигхов. Водитель ответил просто: “Бог один". Мы уважительно переглянулись.
Не сон
Я проснулась в тесной комнатушке отеля и увидела рядом с собой… огромного питона. Его мощное тело фосфорицировало почти геометрически равномерными бледно-зелеными чешуйками. Роскошный, сказочный питон спал, положив голову на свернутые кольца, и, вглядевшись, я различила знакомые черты: сквозь граненый рельеф змеиной головы еще проступало Димкино лицо. Он что – стал питоном? Или он уснул, потерял контроль и проступила его истинная сущность? Он… Я как загипнотизированная смотрела на моего друга-змею, потом закрыла глаза, чтобы сбросить наваждение, а когда открыла, увидела: Димка спит, завернувшись в свой пестрый спальник, а "чешуйки" – это самые бледные из покрывающих его цветочков. Но они действительно фосфорицировали десять минут назад! Наутро я старалась держаться от Димки подальше, умом понимая всю нелепость своего поведения. Мы летели в Москву.
Когда я вернулась, я недоумевала: почему шлепанцы без задников с перепонкой через большой палец, в которых я с удовольствием проходила всю поездку, в Москве сваливаются с моих ног? Потом поняла: здесь, где темп другой, они просто за мной не успевают! Пришлось с сожалением отложить их. До следующей поездки.
Я опять хочу в Индию – в опасную, огромную, грязную Индию, где храмов больше, чем отелей, где по улицам ходят слоны и прокаженные, а в воздухе носятся все те демоны, которые заключены в нас самих.
Автор рассказа о путешествии в Индию: Лариса Боруздина
|
