16.12.2010 Четверг. КАТМАНДУ, СТУПА СВАЯМБХУ.
Утро началось дня нас в 10 часов. В комнате дубак, солнце еще едва пробивается через соседние крыши и дома, подсвечивая пыль от одеяла-сифы, которую мы поднимаем, ворочаясь в теплой постели. Мочевой пузырь заставляет встать, умываемся, заправляем кровать. Света нет, а значит и не вскипятить чаю. Пока собираем рюкзачок и все, что нам может пригодиться в городе, появляется электричество.
Вышли из гостиницы в надежде поймать по-дешевке такси до ступы Сваямбху, но все соглашаются везти до ступы, как в аэропорт. В итоге все были посланы куда подальше, и мы решили, раз никуда не спешим, то пройдемся пешком. По карте ступа от нас ровно на Запад, с небольшим заворотом на север. На часах времени где-то 11, значит солнце на юге, и если оно будет светить слева, то мы должны выйти к речке, а оттуда уже будет видно ступу. В Тамеле не так много длинных прямых улиц, поэтому мы петляем, но сохраняем приблизительное направление, ориентируясь по солнцу. Через 3-4 квартала Тамель резко кончается и за следующим поворотом уже пахнет свежей рыбой, вместо хэндикрафта продают пластмассовые ведра, чипсы, пепси. В грязных канавах появляется битый кирпич и всякий мусор. В одном и том же квартале попадаются роскошные дома, а рядом хижины из палок и кусков шифера, в окружении куч мусора. У некоторых во дворах коровы, кто-то тут же на улице делает мебель, скрепляя зловонным клеем дощечки. Повиляв по кривым улочкам, мы вышли к речке-вонючке, которую пересекал железный мостик, а в вдалеке, на горе уже виднеется ступа! Перейдя через мост, мы углубились в бедные кварталы с полями редиски и картошки. Улицы представляли из себя засохшую грязь, засыпанную строительным мусором, где в теплой пыли спали собаки, вошкались куры, и деловитые бабушки торговали зеленью. Зайдя в какие-то сельские дебри, мы увидели оживленную улицу за домами, и пошли к ней. Пройдя мимо стаи отдыхающих собак, мы вышли на широкую улицу. Странно, мы чужаки, а собаки на нас не обратили никакого внимания, а вот местную бабушку злобно облаяли. Чем ближе подходили к ступе, тем больше появлялось тибетских магазинчиков. В одной из таких лавок, у старой тибетки я купил не менее старое гао за 200 рупий. Открыв гао, я обнаружил в нем вет*** тряпочку. На мой вопросительный взгляд, бабушка показала на флажки; в гао оказалась лунгта. Надя, прочитав имя тетеньки на висящей на стене ксиве, обратилась к ней по имени, начинающимся с Карма. Продавщица удивилась, что нам знакомы таки слова как лунгта, да еще и по имени ее назвали. Надя показала пальцем на стену с документом, и продавщица рассмеялась. На прощание я сказал ей «Кармапа Ченно», она несколько раз повторила за мной, кивая головой. Прикольно, зашли в первый же магазинчик, и попали на своих кагью.
Дойдя до конца улицы, мы оказались перед воротами у подножия ступы. С собой у нас были припасены апельсины для обезьян. На оживленной улице одна из обезьян меня испугалась и бросилась наутек, даже оранжевый цитрусовый шарик не помог. Ну, на нет, и суда нет. Поднялись до трех Будды и свернули направо, на боковую лестницу, которая ведет к заднему двору монастыря Кармапы и Шамарпы. На лестнице женщины подметали мусор, а дети собирали ягодки, падающие с деревьев, и пытались нам продать, ну или обменять на шоколадки. Вот мы чучундры, апельсины обезьянам купили, а шоколад детям взять забыли. Поднимаемся выше и слышно, как окружающие кусты трещат от обезьян. Отойдя от подметальщиц подальше, я увидел сидящую обезьяну и подал ей апельсин. Обезъян, а это был яйценосный самец, с достоинством и, не боясь, взял апельсинку, очистил и быстро съел. После апельсина у него на шее образовалась опухоль. Дал еще апельсин, и понял, что дядя обезъян просто складывает дольки за щеку, и щека у него свешивается где-то на шее. Наблюдая за кормежкой, вокруг нас собралась толпа обезьян, которые здорово напугали Надю. Зверюшки были абсолютно не агрессивны, и мы их интересовали до тех пор, пока у нас было, что им дать. Из кустов выбежала довольно молодая самка с детенышем, и культяпкой вместо правой руки. Я дал ей апельсин, который едва помещался у неё в левой руке. Мамашка прижала фрукт к телу, чирикнула что-то детенышу и залезла на стоящее рядом дерево. По местным обезьяним законам ест тот, кто сильнее и больше. Детеныш ходил вокруг однорукой мамы и иногда урывал одну-две дольки. Мама демонстративно складывала дольки за щеку. Вокруг меня столпились макаки, а мне захотелось дать апельсин детенышу однорукой самки. Я стал протягивать ему апельсин, но он не смог его удержать и уронил с дерева, апельсин тут же подхватил кто-то другой. Я встал на цыпочки, и обезьяныш протянул мне две свои маленькие лапки, схватил апельсин и потащил куда-то. Но так как апельсинка была больше его головы и слишком тяжелая, то он опять выронил ее. Пулей подлетел дядя-обезьян, который уже то этого сожрал три апельсинки, и схватил ее. Малыш жалобно заверещал и умоляюще стал смотреть на меня. Однако более наглые соплеменники уже залезли на ветку, оттолкнув детеныша, и я понял, что даже если я залезу на дерево, и дам ему, то все равно отберут. Я просто бросил апельсин в их сторону, и одна из обезьян, с ловкостью игрока в крикет, поймала ее и засунула за щеку. Надя стала называть меня Хануманом, так как я стоял в окружении стаи обезьян. Мы пошли дальше по лестнице, а с дерева продолжали падать шкурки от апельсин.