Chickabiddy › Зыбучие пески Мьянмы

Ах, Бирма! Родная и любимая!... Страна детей... Мое первое азиатское путешествие))

Спасибо огромное! Видео - совершенно волшебное...

После общения с автором тоже захотелось в Мьянму.

Да, видюшечка классная. Поеду с удовольствием ещё раз при возможности.

Понедельник, 27-го мая

С Днём Рождения, любимый город!

О дне рождения Санкт-Петербурга я внезапно вспомнил по дороге в Моламьяйн, перебирая в памяти события прошлого дня. Картинки были яркими, живыми, при этом они уже были как бы в стороне: пара-настоящее стремительно превращалось в настоящее.

Мне нравится начинать утро с фруктов, а фрукты в Мьянме, пожалуй, самые вкусные их всех стран Юго-Восточной Азии. Во всяком случае, здесь точно самые вкусные папайя, манго — по сто чатов за штуку (на доллар можно купить 9 огромных манго), бананы и рамбутаны. Именно рамбутанами из собственного сада нас вчера вечером угощала очаровательная мьянманка-наполовину китаянка, пока мы стояли в ожидании машины у её дома. Умная, с отличным знанием английского — с ней было интересно.

....

К обеду мы приехали в Моламьяйн, административный центр штата Мон. Название города переводится с монского как «повреждённый (потерянный) глаз. Легенды рассказывают о монском короле, который потерял свой глаз в одной из многочисленных битв, случавшихся здесь в незапамятные времена. Моламьяйн был первой столицей Британской Бирмы; о нём упоминает Киплинг в своей поэмы «Мандалай», здесь разворачиваются события рассказа Оруэлла «Как я стрелял в слона».

«By the old Moulmein pagoda

Lookin' lazy at the sea

There's a Burma girl a-settin'

and I know she thinks o' me». (Р. Киплинг)

Мне недаром захотелось привести здесь этот отрывок. Мьянма — удивительная страна, а Моламьяйн — второй её город, в котором мне захотелось пожить дольше: месяц, два, год или несколько. Гуляя вечером по его улицам, я вспоминал слова Энди Дюфрейна о Тихом океане и думал, что они удивительно подходят ему. Здесь действительно нет памяти, и можно прожить день, два или бесконечность — каждый день будет походить на другой, но будет и отличаться; ты будешь ходить по одним и тем же улицам, обедать в одном и том же ресторане, каждый день будет одним большим дежа вю, но ты не будешь этого замечать, потому что у города нет памяти, потому что каждую ночь его улицы наполняют странные, невидимые человеческому глазу существа, родственники греческой Мнемозины, стирая с его улиц всё, что здесь было. Они очищают человеческую память, так что завтра снова я пойду туда, где был сегодня, вчера и позавчера, и снова мне будет казаться, что я только что приехал и ещё ничего не знаю об этом месте.

Мы остановились в Breeze Guesthouse, самом дешёвом здесь. Просили семь долларов с человека за ночь (с завтраком), мы сторговались за пять, но без завтрака. Перед этим посетили несколько храмов в поисках вписки: два будийских и два индуистских, в том числе храм Международного общества сознания Кришны (ISCON), но везде получили отказ. Впрочем, я с радостью остановился в гест-хаузе: хотелось помыться, постирать вещи, в общем, привести себя в порядок. Комнаты в гест-хаузе маленькие, напоминающие каюты, даже с похожим запахом. На первом этаже общий душ, причём с горячей водой. Рай!

Вечером я гулял по городу. Небольшой, уютный, приятный. Он, кстати, в плотных сумерках напоминал выживший город после какой-нибудь катастрофы планетарного масштаба. На улицах почти никого не было, только иногда быстро проносились мотоциклы и автомобили. Однажды я прошёл мимо тележки, с которой продавалась какая-то еда. Тележка радостно моргала красными и зелёными огнями, а из хриплых динамиков, установленных на ней, звучала Macarena.

Я как раз проходил мимо старой мечети, когда зазвучал азан. Его звуки, как всегда, приковали меня к месту, а сердце сжалось в отчаянно бившийся комок. Удивительная сила заключена в этом призыве на молитву! Потом, свернув с главной улицы и сделав ещё несколько поворотов, я оказался в маленьком проулке, ведущем ещё к одной мечети. Задумчиво рассматривая её, не заметил, как из соседнего дома вышел пожилой мужчина с белой окладистой бородой.

- Hello! Where are you from? My name is Osman.

- Menglaba! My name is Vova, from Russia.

- What do you do here?

Мы разговорились, и он пригласил меня к себе. Дом — небольшое помещение, разделённое на зоны стеллажом. На стенах наклеены плакаты с надписями по-арабски и старая фотография Мекки.

Он — потомок индийских эмигрантов, хотя сам родился и вырос в Янгоне. Там же выучил английский. Здесь живёт уже давно с двумя детьми: сыном двадцати лет и дочерью тридцати. Дочь была здесь и гладила выстиранное бельё. Мы говорили с ним долго, говорили о вере и политике, о быте людей, здесь и в далёкой России, рассматривали старые фотографии и его коллекцию монет с разных стран. Я потерял счёт времени, а когда наконец посмотрел на часы, уже наступила глубокая ночь.

Вторник, 28-го мая

День запомнился первой ночёвкой в буддийском монастыре. Выехали из Моламьяйна довольно поздно, часов пять вечера или даже позже, и уже в темноте приехали в город со звучным названием Танбьюзая. В поисках ночлега постучались в первый же монастырь, и монахи без слов выделили нам помещение, показали, где находятся туалет и купальни.

Я уже засыпал, как вдруг кто-то резко постучал в дверь. Она открылась, и в сопровождении монахов в комнату вошли два офицера иммиграционной полиции. Описывать состоявшийся с ними диалог вряд ли можно назвать интересным или увлекательным.

- Добрый вечер! Кто вы? Куда едете?

- Мы путешественники из России, Украины и Кореи. Едем на юг. (В Моламьяйне мы познакомились с итальянцем, жившим там уже неделю в ожидании своей мьянманской подруги, которая вот-вот должна была приехать. Он-то и сказал нам, что пару месяцев назад сняли запрет на перемещение иностранцев по земле в этих местах и что сейчас можно проехать далеко на юг, туда, где превосходные места и где давно уже не было белого человека)

- Автобус?

- Нет, мы путешествуем пешком. - Эта фраза всегда сопровождалась характерным жестом.

- Паспорта, пожалуйста.

Началась долгая и увлекательная процедура переписывания данных наших паспортов, с которой нам предстояло сталкиваться потом очень часто. Один из офицеров — главный — был пьян, с видимым усилием держал ручку, тем не менее, внимательно разглядывал документы и, путая латиницу и кириллицу, списывал имена и фамилии, номера паспортов и виз. Освещение в комнате было скудным, поэтому один из монахов принёс фонарь и подсвечивал им офицеру.

- Куда вы поедете утром?

- В Йе. Мы пешком пойдём.

- Пешком? Ха-ха-ха! - он внезапно расхохотался и, всё так же посмеиваясь, вернул нам документы и попрощался. Знали бы мы, при каких обстоятельствах нам снова суждено было с ним встретиться!

Среда, 29-го мая

Утром долго не могли уехать, пока наконец при помощи мьянманцев не удалось остановить два грузовика, тяжело гружённых щебнем. Мы взгромоздились на груду камней и медленно поехали вперёд. Дорога постепенно становилась всё уже и уже: порой мы съезжали на обочину, пропуская встречные автомобили. Было спокойно и тихо, яркая зелень — в основном, заросли бразильской гевеи, - радовала глаз, деревеньки, мелькавшие слева и справа, были милыми и уютными. Казалось, что окружающий мир дремлет, осыпанный яркими лучами солнца, согретый и зацелованный ими. Планета мягко качается в глубинах Космоса, и мы качаемся вместе с ней, точно на гигантских качелях.

Там, где грузовики сворачивали с основной трассы на просёлок, было небольшое кафе; на поляне перед ним местные парни играли в ножной волейбол. Мы только успели выпить по чашечке чая, как остановилась следующая машина. Пикап. Тойота. Мы поехали дальше. Ехали, ехали, а потом вдруг очутились у моря . В этом, наверное, и есть прелесть автостопа: ты едешь, едешь, иногда выбирая направление, иногда вручая свою судьбу дороге - «пусть первая машина определит мой путь», а потом вдруг оказываешься на берегу моря.

Правда, перед тем, как мы здесь оказались, нам удалось побывать в строящемся монастыре, центром его было огромное здание, метров сорока высотой, стены которого представляли четыре колоссальных изображения Будды, строго взиравших на приближающихся людей. Они словно вопрошали человека, точно ли он знает, что делает здесь? Понял ли он причину своих страданий, болезней? Но мало понять, надо действовать.

Комплекс не был достроен: на нижних этажах продолжались отделочные работы. Но даже на нижних этажах было тихо, спокойно и светло.

Потом мы приехали к морю. Море не было прозрачным, не было бурным или спокойным. Оно было и оно ждало нас, а мы ждали его. Оно лениво, словно нехотя, дышало, медленно поднимаясь и опускаясь на своём гигантском ложе; оно тянуло к нам свои щупальца-волны, приглашая и что-то обещая. Оно шептало любовные слова, предназначенные всем и только тебе, и ты отдавался им, и не было ревности, но только любовь, без конца и без края. Я отдался этой бесконечной игре, забывая счёт минутам и часам.

Когда мы только приехали сюда, наш водитель спросил нас:

- Где вы будете спать? Может быть, за вами приехать?

- Нет, нет, не волнуйтесь, мы будем спать здесь.

- Здесь? - Он покачал головой. - Но это небезопасно.

- Ничего страшного, нас много и у нас всё есть.

Он, всё также качая головой, уехал, а вечером, когда уже сгустились сумерки, а море отступало от берегов, вернулся, снова убеждая нас ехать в город. Когда же мы отказались, то он куда-то ушёл, а потом вернулся с монахом, пригласившим нас в храм, стоящий почти у самого моря. Так что и эта ночь снова прошла под чутким взглядом Будды.

Четверг, 30-го мая

На рассвете море обладает особой, совершенной красотой. Ночь отступает, сначала медленно, незаметно, а потом с поверхности моря словно внезапно сдёргивают огромное покрывало, и оно начинает дышать, жить, не так, как ночью иначе. Местами видна дымка — это ночные грёзы моря, его тайные сны и мечты, устремляются вверх, чтобы, может быть, за тридевять земель отсюда, пролиться дождём над людьми. Кругом царит безмолвие. Не видно людей: они ещё только начинают просыпаться, вспоминая тот день, что открывается сейчас; не слышно криков вездесущих чаек, плеска волн; одна только плотная всеобъемлющая тишина, в которой всё: первое слово ребёнка, смерть старика, первая ночь с возлюбленной, взрыв вулкана, рождение сверхновой. Если в этот момент замереть, вслушаться в пронзительную тишину, то можно увидеть — всёго лишь на мгновение — прошлое и будущее. Возможное прошлое и вероятное будущее. Постепенно небо окрашивается в равномерно-розовый цвет, серость превращается в нежную, едва осязаемую голубизну, и спустя мгновения море едва уловимо вздрагивает под первыми лучами солнца.

К полудню мы добрались до города Йе, откуда через несколько часов выехали в сторону города с говорящим названием Йабу. На границе штата Мон и провинции Танинтайи простояли, наверное, час или полтора, пока местные пограничники и полицейские выясняли, можно ли нам ехать дальше. Был спутниковый телефон, была связь с Янгоном, был дотошный допрос, где мы были, где ночевали, с записью дат и мест. Потом было сказано, что ехать дальше на этой машине небезопасно, что нам дождаться на КПП автобуса, который будет около полуночи и ехать на нём дальше. Я всё это описываю кратко, но выглядело это очень забавно и даже смешно. У нас брали и возвращали паспорта, мы махали руками, потом они махали руками и говорили, говорили, говорили. Мы всё-таки упросили отпустить нас на этом грузовике. Правда, выяснилось, что машина идёт не в город Йабу, который находится в не знаю-скольки-часах-пути-отсюда, но в деревню Йебу, в двух часах езды отсюда. Что ж, Йебу так Йебу, вздохнул я.

Дорога шла через перевал. Порой мы зависали над пропастью, и тогда сердце радостно-тревожно сжималось, порой мы почти вжимались в стену, а потом дорога исчезла. То есть она была, но это была уже не дорога. На каждой точке я подпрыгивал почти до небес, а потом падал в адскую пропасть.

Машина была грузопассажирской, то есть она везла товары, заказанные в городе, и людей, возвращавшихся в родные деревни. Поэтому, когда мы спустились с гор, начались частые остановки и выгрузка заказанных товаров. Кому-то нужны были удобрения, кому-то горючее, какие-то банки, коробки, велосипед. Остановки были частыми, и уже смеркалось, когда мы приехали в Йебу.

Люди чаще всего путешествуют от точки до точки, от пункта А в пункт Б. Без остановки, в лучшем случае, только в окно наблюдая за проносящимся миром. Но что можно увидеть в окно автомобиля, поезда или в иллюминатор самолёта? В моём любимом кинофильме «Трасса 60» звучала фраза, что жизнь похожа на систему национальных автострад: проще передвигаться от одного известного пункта до другого, а вот то, что мимо, так и остаётся неизвестным. А ведь и там есть жизнь. Автостоп позволяет заглянуть в такие места.

Наверняка, через Йебу проезжали автобусы, в которых дальше на юг ехали иностранцы. Но эти автобусы не делают остановку в Йебу, поэтому мы были, может быть, первыми европейцами, побывавшими здесь за много-много лет.

Мы сразу были окружены толпой ребятишек. Их остановилось всё больше и больше, к ним присоединялись взрослые, а потом Лёшка — мастер жонглирования — достал мячики, и это вызвало полный восторг. Смех и радость царили на лицах детей и взрослых в эту ночь. Потом мы ужинали, но зрители не расходились: может быть, ждали продолжения представления, может быть, само то, что мы ужинали здесь, в деревенском кафе, было для них таким представлением. Надо сказать, это своеобразные ощущения, когда ты ужинаешь, а вокруг стоят двадцать или тридцать человек и смотрят, как ты ешь. Периодически, они переговаривались или смеялись.

Мы объяснили, что хотели бы переночевать в монастыре, который видели перед въездом в деревню. Нам ответили, что лучше сначала спросить разрешения у старосты деревни. Староста разрешил и сам проводил нас в монастырь. Не только он, но ещё десять-пятнадцать детей сопровождало нас туда. Дети прониклись к нам доверием: одна девочка держала Бину за руку, другой мальчик помогал мне нести ананасы. В груди росло чувство единения с этими детьми, желания поделиться с ними чем-то хорошим и добрым.

Монастырь был уютным и светлым. Особенно восхитила купальня чуть в стороне, в лесу, с огромным колодцем с чистой прозрачной водой. Так закончился ещё один день в Мьянме.

Пятница, 31-го мая

Этот день может стать частью легенды или, возможно, главой детективного романа: в нём есть необъяснимые события, слежка и шпионы и даже почти арест. Почти — потому что арестом он всё же не был, но был готов стать.

Впрочем, утро ничего похожего не предвещало.

Словно почувствовав, что мы уже проснулись, монастырь наполнился детьми. Выборочно они окружали нас, о чём-то споря и размышляя. В какой-то момент я почувствовал прикосновение их пальцев к своим, к волосам на руках и на ногах. Они словно проверяли реальность их: на самом деле они есть или это только декорация, бутафория?

Вскоре после завтрака, которым нас накормили в монастыре, мы покинули гостеприимную деревню и через несколько часов тряски на древнем прообразе дороги, сменившийся затем вполне пристойным асфальтовым покрытием, прибыли в город Давэ, ранее именовавшийся Тавой.

Едва только мы вышли из автобуса, водитель которого согласился над подвезти до Давэ, как нас окружили водители тук-туков, наперебой приглашая нас отвезти в город. Мы отмахивались от них, говорили, что пойдём пешком, - они всё равно, не веря, навязчиво следовали за нами. Но вот мы вышли с территории автостанции на улицу, они отстали. Но потом — вдруг — нас догнал ещё один водитель тук-тука. Он ни слова не говорил по-английски, но жестами показал: садитесь, мол, я вас отвезу, куда надо. И да, денег не надо.

Что ж, мы сели. Тук-тук недолго покружил по пустынным улицам, свернул несколько раз, а потом остановился у регионального отделения оппозиционной партии Национальная Лига Демократии (НЛД), во главе которой стоит дочь борца за независимость Мьянмы Аун Сана, лауреат нобелевской премии мира (абсолютно политическое решение) Аун Сан Су Чжи. Водитель ярко улыбнулся, встряхнул сжатым кулаком и показал: здесь!

Это было странно, очень странно. В общем, тогда мы и подумали, нет ли в этом городе легенде о семи странниках, — шести европейцах и одной кореянки, - которые должны были прибыть в Давэ и повести страну к демократии и процветанию.

Небольшая историческая справка.

В 1947 г. во время образования независимой Бирмы был убит лидер национально-освободительного движения Аун Сан. Тем не менее, Бирма, как и почти все страны Юго-Восточной Азии, в 1948 г. получила независимость. Однако, уходя, англичане заложили мину замедленного действия. Несмотря на то, что бамарцы — так правильно называть основную национальность в стране — были подавляющим большинством в стране, всё же здесь были и национальные меньшинства, которым англичане обещали независимость. Так или иначе, какое-то время в Бирме честно пытались строить демократию, а потом всё стало разваливаться. Стали требовать независимости моны, шаны и карены; на севере страны осел китайский Гоминьдан, занимавшийся прежде всего производством наркотиков, при чем под контролем ЦРУ. В результате, в Мьянме произошла серия переворотов, и к власти пришла военная хунта, которая стала наводить в стране порядок. Что-то у неё получалось, что-то нет, где-то были и перегибы. Были попытки провести в стране демократические выборы, которые, однако, вновь заканчивались переворотом. Так, в 1990 г. были проведены выборы, на которых победила оппозиционная партия Национальная Лига Демократии, ведомая Аун Сан Су Чжи, при этом ей самой участвовать в выборах запретили, мотивируя это тем, что она почти всё время жила в Великобритании, была замужем за британцем и в страну вернулась только сейчас. Однако Комитет по восстановлению законности и порядка результаты выборов отменил, Аун Сан Су Чжи посадил под домашний арест и взял власть в свои руки. За это на страну обиделись американца, были наложены различные экономические санкции. К концу двухтысячных в стране снова наметились демократические перемены. Были проведены свободные выборы, и большинство мест в парламента досталось НЛД, правда, военные забронировали за собой сколько-то депутатских мандатов, Аун Сан Су Чжи выпущена из-под домашнего ареста, в Мьянму стал приходить иностранный бизнес.

Вот к офису НЛД нас и привёз водитель тук-тука. Мы вошли. Вскоре появился переводчик, и нас стали долго и упорно спрашивать, кто мы, откуда и куда направляемся. Однако Андрей Большой сразу взял быка за рога и спросил:

- Мы путешественники, мы не туристы, можно мы будем спать здесь? - И для убедительности развёл руками, показывая на помещение, где мы находились.

- Спать здесь?

- Да, да, здесь.

Начались долгие переговоры, мьянманцы стали кому-то звонить, что-то долго кому-то объяснять и снова звонить. Так продолжалось невыносимо долго, и наши реплики, что мы, мол, пойдём, нас снова просили немного подождать. Так проходило время. Потом мы плюнули, попрощались и ушли. Зашли в индуистский храм, в мечеть, в китайский храм, а потом стали замечать, что за нами следят. Это был мужчина невысокого роста, один из тех, что разговаривал с нами в офисе НЛД. Стоило нам зайти в какой-нибудь храм в поисках ночлега, как он сразу же кому-то звонил, сообщая о всех наших передвижения и попытках. Нам везде отказывали, и мы решили покинуть этот негостеприимный город. Мы пошли к выходу из города и только присели в придорожном кафе, как к нам подошла группа людей. В штатском. Один из них — высокий, худощавый — представился кем-то вроде мэра этого города. Он сразу дал понять, что шутки закончились.

- Вы туристы, вы приехали в страну по туристической визе. Туристы должны спать в гостиницах. Туристы должны ездить на автобусах, поездах или самолётах. Если туристы не делают этого, у них могут быть проблемы. Это небезопасно. Это же ради вас.

На все наши доводы, что нет такого закона, который обязывал нас бы спать в гостиницах, он неизменно повторял:

- Вы туристы, а значит, должны ночевать в гостиницах.

При этом всё это было спокойно и интеллигентно. Было понятно, что избавиться от них не получится, поэтому надо соглашаться. Мы только сказали, что обычно путешествуем бюджетно, на что он ответил, что нас отвезут в дешёвую гостиницу — пять долларов с человека.

Мы ответили согласием. У нас снова собрали паспорта, фотографировали каждую их страницу, переписывали данные, а потом погрузили в тук-тук и отвезли в гест-хауз. Если вдруг вы окажетесь в Давэ, то запомните: Garden Guesthouse. 5 долларов, и даже есть бесплатный wi-fi. Здесь мы провели два дня, устроив себе небольшой перерыв.