Перечитываю путевые заметки жены художника Верещагина об их путешествии в Сикким. О них я уже
писала. Но сейчас эти описания становятся особо интересны.
***
Очень много болот в окрестностях Банкипора; местность здесь низкая и жара порядочная.
Базар плохонький и грязненький; с трудом добудешь, что нужно для себя и лошадей. Дрова отвешивают как сахар, сено ужасное - это пыльные обрезки зелени, что пробивается по сторонам дорог.
Большая часть полей занята производством опиума, которым Банкипор знаменит. Китай получает его отсюда ежегодно не малую дозу.
Здесь познакомились мы с доктором Симпсоном, директором госпиталя и тюрьмы, немножко артистом по занятию фотографию. Он с большим интересом отнесся к нашему путешествию и чистосердечно посоветовал не ездить в Непал, так как народ там крайне дикий и подозрительный к европейцам. "Ничего не значит, что вас пригласил Гердльстон; он сам живет там скорее как пленник, чем как посланник. Вас не только не пустят в снеговые горы, но далее 10 миль за город не дадут отойти. Горизанкар увидите разве очень издалека" ... Так настращал нас Симпсон, что, боясь потерять попусту время, мы решили в самом деле изменить план путешествия и, вместо Непала, направиться в Сикким, в тамошние снеговые горы. (с. 8-9)
<...>
На следующий день ранним утром приехали в Сахибганж, где пароход уже дожидался нас. Мы поплыли по чудному широкому руслу Ганга. По берегам и на островках видно множество крокодилов, греющихся на солнце. Они нажираются трупами индусов, ежедневно бросаемых в святую реку, что, как известно, считается у этого народа вернейшим способом препровождения душ в Рай. Местами видно множество больших долговязых птиц, похожих, отчасти на аистов, отчасти, издали, на людей. (с. 10)
<...>
В Караголе, где мы вышли, почтовые лошади были уже готовы; мы напились в Бангало чаю и, взявши с собою одного слугу Худав-боха и самые необходимые вещи, отправились по направлению к горам. Остальные слуги с тяжелыми вещами следуют за нами на волах. Лошади меняются очень часто; то они летят вихрем, так что мы опасаемся за жизнь нашу, то, уставши, ложатся, и нет возможности сдвинуть их с места.
Местами в сильных песках запрягали нам и быков.
Я спала, когда муж разбудил меня словами: "вон горы видны!" Я выглянула в окно кареты и глазам моим не поверила: высоко над горизонтом и синеватую линиею ближних гор, стояли, точно облака, бело-розовые массы снега, направо Канчинга, налево Горизанкар. Первая на 1000 футов ниже второй, но по массе ледов и снегов несравненно массивнее ее.
Дорога все поднимается и поднимается.
Наружность домов и жителей изменяется; дома не так низки, как в долинах, и лучше крыты соломою.
Люди более монгольского типа, не так рослы и загорелы. Мужчины ходят в костюме праотца Адама, женщины имеют тряпочку для прикрытия.
Перед каждым домом банановые деревья. Начинают попадаться густые леса.
Мы приехали на последнюю почтовую станцию, Селигори, вечером, когда заходящее солнце бросало на всю окрестность ярко-розовый свет. По мере наступления ночи, горы погружались в темноту; вот блестят только вершины нескольких высот, вот уже один верх Канчинги горит чисто красным светом, вот все потемнело - солнце закатилось. (с. 11-12)
<...>
Мы должны были распорядиться приготовлением к следующему дню трех верховых лошадей, двух для нас и одной для наших вещей.
Об Селигори нечего сказать - это обыкновенная станция, на которой можно выспаться, поесть и получить лошадей.
Близость гор давала себя знать; на другой день утром, когда мы выехали, было порядочно холодно.
Тераи - лес, через который мы должны были проезжать, - очень дик и густ; в ближайших окрестностях его до сих пор ещё водятся тигры и дикие слоны. Леса по направлению Непала ещё более дремучие и считаются лучшими местами охоты за помянутыми зверями. Вся окрестность предгорий занята здесь чайными плантациями, всюду торчат обгорелые пни выжженного под плантации леса. Чайные кусты невысоки, круглы, аккуратны формою, похожи на розовые, только шипов к счастью нет. (c. 12-13)
<...>
После переезда по пыльным, жарким долинам чувствуешь несказанное удовольствие в горах, - не наглядишься кругом и не надышишься. Растительность тут роскошная.
Что за удивительное, к сожалению совершенно высохшее дерево стоит перед нашим Бангало! В наших местах редко удается видеть таких великанов. Недалеко от Бангало есть гостиница для проезжающих, но мы предпочли расположиться бивуаком на станции; благо дров не занимать-стать, засветили в камине ужаснейший огонь, на котором состряпали себе суп из курицы, и заснули так, как спят только на высоте 7-8000 футов.
На следующий день очень хорошим шоссе поехали мы снова мимо чайных плантаций, проехали большою деревнею с множеством буддийских церквей, первых нами встреченных, за которыми открылась картина гималайских снегов.
Конечно, редко в жизни видишь подобную дикую красоту! что за массы снегов; краски так сильны и свежи, что кажется вот-вот они сейчас тут за поворотом дороги, а между тем до них огромное расстояние.
Скоро въехали мы в город Дарджилинг, приютившийся на склоне горы на всевозможных уступочках и приступочках, натуральных и искусственных. Мы остановились в гостинице Дойля, где хозяин - маленький, толстенький, очень подвижный и любезный человечек, не упускающий случая округлять цифры счетов.
В первую же нашу прогулку мы разыскали отличное место; с него можно было хорошо видеть горы и написать несколько этюдов; это была площадка. на которой каждый вечер собирались английские леди и джентльмены для игры в воланы. Вид отсюда на цепь Гималаев, вероятно, один из самых грандиозных видов в свете.
Туземный городок расположен на северном склоне горы, ещё более крутом, так что мазанки лепятся буквально одна на другой. Тут стоит буддистский монастырь, довольно оригинальное. ярко выкрашенное белой и красной краской здание с нависшею соломенную крышею. Он окружен высокими шестами с длинными узкими флагами, сплошь исписанными молитвами. По понятиям туземцев, ветер, обвивая флаги, доносит содержимое молитв до престола божия. Для той же цели устроены молитвенные машины: тут вертикально стоящий вал, на котором навернуты тысячи молитв, медленно поворачивается верующим, молящимся таким образом в несколько тысяч раз сильнее, чем если бы он делал это устами. Говорят, далее в горах есть молитвенные валы, приводимые в движение водою; тут достаточно приношения в храм, чтобы сделаться причастным всей бесконечной молитве машины... Самый храм темен и фигуры богов в натуральную величину, некоторые свирепые, некоторые улыбающиеся, должны делать впечатление на простодушных поклонников.
Лама, почтенные старичок. толкался около разных домашних дел, не выпуская из рук маленькой молитвенной машинки. которую вертел, приговаривая: "Ом мани падме хум! Ом мани падме хум" и т.д. Когда муж написал этюд храма, он сказал Ламе: Постойте немного, я напишу вас! - Хорошо, давай один рупи. - Сначала постойте, потом я дам. - Нет сейчас давай, а то не буду стоять. - Взявши рупию, старик честно выстоял, пока фигурка его не была кончена.
Дома туземцев большею частью грязны, бедны и, как я сказала, очень скучены по причине крутизны горы. Туземцы небольшого роста, чисто монгольского типа. Василий Васильевич говорил мне, что сходство их с калмыками поразительно. Женщины по нашим понятиям некрасивы; замужние, как в Китае, зачесывают свои роскошные волосы на верх головы, девицы носят их длинными косами. Черные, как смоль, волосы они сильно смазывают свиным салом и кокетливо закалывают в них цветы. Красавицы вымазывают себе еще щеки красным соком какого-то плода, но так грубо, что красивее от этого не делаются, по крайней мере на европейский взгляд. (с. 15-16)
<...>
Обыкновенно, пока Вас.Вас. рисовал около храма, женщины ткали материи, а мужчины ничего не делали, если не считать работою безпрерывное поворачивание ручной молельной машинки. Шуму и сплетен, разумеется, бывало не мало; женщины прерывали иногда свои занятия и отправлялись в уголок, где, воображая, что их никто не видит, очень и очень раздевались для охоты за насекомыми.
Одежда туземцев проста и удобна: кусок материи, застегнуты на груди, - вместо рубашки, и затем у женщин халат из теплой домотканной материи сапоги войлочные. У женщин на груди, разумеется, украшения; у мужчин кошелек, огниво, ножик и проч. при поясе. Некоторые женщины, в особенности непальские, носят на головах свернутые платки на манер итальянок. Костюм непальских женщин отличен в особености черною плотно прилегающею к телу кофтою и огромным золотым кольцом в носу.
Надобно заметить, что здешние женщины не столь любят всевозможные мишурные украшения из меди, фольги, фальшивых перлов и т.п., до которых так падки их сестры пиренейских долин. Они носят только золотые и серебряные вещи с украшениями из бирюзы, сердолика и в особенности янтаря - этот последний в большом почете у них. Некоторые из этих вещей нам удалось купить, разумеется, по высокой цене, так как всякий продающий хочет получить не только настоящую цену вещи, но и стоимость ее, как памяти, наследованной от отца, деда. прадеда. Например, туземцы носят талисманы, или зашитые в одежду, или заключенные в серебряных ящиках довольно искусной и оригинальной местной работы. Вещи эти передаются обыкновенно из рода в род; и можно себе представить сколько надобно набавлять цену, чтобы заставить бравого горца расстаться с такою святостью. (с. 18-19)
<...>
Мы дали 100 рупий, чтобы сделали нам небольшую палатку из грубой, теплой, шерстяной материи. Небольшая она должна была быть для того, чтобы было теплее в ней, а также для того, чтобы можно было уставлять ее везде в горах, не богатых ровными местами. Не так-то скоро удалось, однако получить эту палатку. Человек, который должен был набрать нам кули, то есть носильщиков для переноски в горах наших вещей, взявши наши 100 рупий на материю и работу, отправился хлопотать, но оказался скоро в таком непозволительно пьяном виде, что мы должны были отнять у него деньги. Он уверял, впрочем, что это одно недоразумение, так как, кроме чая, он никогда ничего не пьет, - но, вероятно, чай крепкий.
Базар в Дарджилинге не представляет ничего особенного, характерного, против индийских; продавцы по большей части те же индийцы Баньи - члены касты, которая боится, как величайшего греха, умерщвления какого-либо животного от слона до блохи включительно, но в торговле без зазрения совести обирающая и обвешивающая.
Наконец мы нашли настоящего сирдаря, то есть предводителя носильщиков, по имени Тинли, хорошо знающего горы, того самого, о котором говорил нам еще доктор Симпсон. Это Бутиа, со щелками вместо глаз, плоским носом, широкими скулами и предлинной косой, одним словом настоящий монгол. Он нанял для нас 25 носильщиков, по 13 рупий в месяц каждому. Себе назначил 35 рупий. Обыкновенно платят меньше, но тогда кормят их. Мы же решили, что нам удобнее заплатить больше и предоставить им питаться, как и чем им угодно.
Наконец 28 декабря (1874), в 2 часа, кули подняли наши вещи и выступили за нами из Дарджилинга. (с. 21-22)