Наталия Курчатова, автор «Эксперт»
www.expert.ruЕще один великолепно-жуткий миф от Салмана Рушди вращается вокруг истории Кашмира — «потерянного рая» веротерпимости, не столь давними событиями превращенного в ад.
Рушди принято считать «магическим реалистом»; свежепереведенный и относительно недавно (в 2005 году) вышедший в оригинале роман дает понять, что такое определение уже проявляет признаки некоторой инерционности.
В самом деле, магии в поздних текстах Рушди не больше и не меньше, чем в описаниях галлюцинаций агонизирующего больного, где точно так же вперемешку плавают лица умерших и живых, звуки обретают цвет и форму, а змеи сворачиваются в молоке. Индийские красавицы Рушди летают по небу разве что самолетами, а если и раздуваются, подобно Хануману, то только от собственного горестного обжорства. Кашмирские герои, вместо того чтобы перенестись через море в поисках возлюбленной, пересекают индо-пакистанскую границу и вступают в ряды афганских моджахедов. Витязи-раджпуты завязываются на узел от неизбытой похоти, и именно потому бредят «красным шумом» и «неприцельными кроликами». Добродетельные жены и юные дочери раздеваются перед захватчиками догола, но убивает врагов не их сияющая красота, но снайперы из отряда сепаратистов, заранее занявшие наиболее выгодные позиции.
Мир позднего Рушди трагически логичен, все нерациональное в нем — лишь следствие человеческих одержимостей гневом, завистью, страстью, а все магическое — лишь попытка человеческого сознания справиться с последствиями собственных страстей: разочарованием, болью, насилием. И в этом печальном смысле Рушди можно назвать самым что ни на есть реалистичным автором.
Если есть изрядное количество пишущих, которые захлебываются в крупной форме, как лошади в океане, то Рушди принадлежит к противоположному типу. Ему не то чтобы не дается дыхание короткой прозы — но повести и рассказы попросту не вмещают его взгляд монументалиста, кажутся виньеткой на фронтоне, деталью, отделенной от здания. Другое дело — роман, обширное полотно, раскидистое дерево, мощными корнями уходящее в эпическое прошлое литературы. Излюбленный жанр Рушди — семейная сага; «Клоун Шалимар» не является исключением — правда, с учетом той обоймы костоломных поправок, которые внес в представление о традиционной семье двадцатый век.
Как будто в попытке справиться со взбаламутившим объемлемую текстом историю водоворотом событий, автор прибегает сразу к двум классическим композиционным моделям — кольцевая конструкция всего романа охватывает поименованные по основным действующим персонажам части, каждая из которых выполнена со строгой напряженностью спицы в колесе; подобная радиально-хордовая конструкция обеспечивает достаточно стремительное и, во всяком случае, бесперебойное продвижение читательского внимания по магистралям этого романа — не города, но мира, где действие разворачивается в Кашмире, Калифорнии, Эльзасе времен Второй мировой, лагере талибов на границе Афганистана.
История начинается в Калифорнии. Девушка с говорящим именем Индия мучительно вспоминает родство. «Долгими теплыми ночами дочери посла спалось тревожно, она то и дело просыпалась. Даже тогда, когда сон брал свое, тело ее не отдыхало: оно вскидывалось и перекручивалось, будто пытаясь освободиться от безжалостных оков. Временами с губ ее срывались слова на незнакомом языке... Звуки были акустически чистыми, словно неслись откуда-то из запредельных галактик, — как у Сигурни Уивер в "Охотниках за привидениями", когда она изгоняет очередного демона». Дочь посла, бывшего героя французского Сопротивления, человека-легенды — «Летающего Еврея», влетевшего в эту самую легенду на самолете экспериментальной модели с изменяемой геометрией крыльев, что одной жуткой ночью пронесся над позициями немецких войск из Страсбурга в вишистский Клермон-Ферран, — а ныне «темной лошадки» на службе самой демократичной демократии, одержима теми демонами, которые предстанут перед читателем на следующих пятистах страницах книги: а именно своей таинственно исчезнувшей матерью, горячо любимым отцом, странным человеком по имени Шалимар, не так давно нанятым бывшим послом в качестве шофера. И чем далее по тексту, тем с большей ясностью мы будем понимать, как чудовищно повезло, что демоны эти явлены нам под пером бесстрашного экзорциста Рушди — ибо, хоть они и обладают всеми признаками человечности, то есть могут испытывать страсть, голод, любовь, жажду и даже нечеловеческие страдания, но мифологическая плотность материала, из которого они изготовлены, способна взорвать любую жизнь, превратив ее в жалкие кровавые ошметки.
Здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали, — к магии, или, что вернее, к мифогенности прозы Рушди. Действительно, если с магией и даже с фантасмагоричностью, отличающей тех же «Детей полуночи», Рушди в «Шалимаре» практически распрощался, грубо говоря, предпочел фантазму — гротеск, астрологии — вольное толкование старинных текстов, то мифологическая приподнятость повествования никуда не делась. Живописная архетипичность, яркость и выраженность черт персонажей, абсолютность метафор — горный Кашмир как потерянный рай, — именно эта эстетическая дистанция позволяет Рушди «уложить в строку» обыденный ужас современности: пятнадцатилетняя девочка, торгующая собой в лондонском предместье; такие же девочки в экзотических декорациях Кашмира, изнасилованные и убитые за то, что не хотели смотреть на мир через дырку в парандже; мать семейства, над которой надругаются уже солдаты-хинду, а ей все чудятся змеи-мстители... «Есть вещи, которые нельзя рассматривать в упор невооруженным глазом, как нельзя смотреть на яркое солнце — ослепнешь», — говорит Рушди и расправляется с насильниками посредством «непонятным образом проникших в самое сердце военной базы Кашмира змей».
Это — последняя магия, которую писатель не в силах себе не позволить; и в данном случае никак не получается сказать, что он неправ.
