Kotя › Относительные истины касательно условной Монголии (аччот о проделанных километрах)

Так никто и не гонит. Просто для информации. Я бы и Муни написал, чего суперинтересного он пропустил во время вояжа, но тот же обижается.


Наверное, нет. Не видел. Не знаю. Многие байкеры и автостопщики просто едут. Наверное, сам процесс уже кайфовый.

Кстати, с этим падением моциков. Я ничего в моциках не смыслю, поэтому решил поинтересоваться. А почему было бы не выбрать более легкий байк. На тяжелых имхо хорошо на хороших трассах и в городе поворачивать. Облегченное переднее колесо (типа как на последних версиях непопулярного за пределами Вьетнама Минска) теоретически позволило бы не париться на кочках и грейдерах (хотя на скользких дорогах, наверное, трудновато). Любопытно, при серьезной поломке во сколько (по времени и деньгам) починка Катерины стоила бы. А поломка в степи? Наконец, что там в этих 40 кг груза? Все имущество из дома вывез?

А ты попробуй :)

Будешь тут оффтопить - забаню)))


Это достаточно длинный расказ, если излагать развернуто. Хоть я и не профессор в этом, но расскажу позже. Если вкратце, то с легким мотоциклом есть три проблемы - грузоподъемность, объем бака и удобство при езде на большие расстояния. Хотя бывают и исключения.


Катерина из того семейства, что не ломаются)

Если вы меня спросите, сколько я провел времени в Казахстане, мне будет затруднительно ответить. Пять дней? Неделю? Две? Все возможно. В степи нет времени. Почти нет.

Когда-нибудь в электронном будущем родится гений, который откроет закон времени. Он напишет формулу с интегралами, после чего наука сможет тянуть и прессовать время, как поролон. Если это произойдет, то закон будет парадоксально прост: «время обратно пропорционально количеству пространства». Как видите, формулировка его готова уже сейчас. Осталось дело за малым – написать строчку с переменными. В тот день, какой-нибудь заучка это сделает, то тогда, конечно, все скажут: «О да! Теперь мы убеждены». Без этой строчки никто не поверит, что это так. Люди верят только этим чертовым закорлючкам, которые были придуманы ими же самими для объяснения и так очевидных вещей. Хотя зависимость времени от пространства очевидна и без лишней писанины, стоит лишь только выехать в степь.

В степи время течет, как течет воздух по огромному воздуховоду: незаметно, медленно и неслышно. Ничего не ощущается. Безбашенное огромное пространство полностью вытесняет время из степи. Как океанские течения огибают отмели, так и время огибает степь. Но стоит заехать в какой-нибудь Актюбинск, как воздуховод пространства сужается, и время начинает ощутимо шуршать по его стенкам и сдувать с тебя кепку.

Когда едешь по степи первый день, то глаз пытается зацепиться хоть за что-то. Но вокруг ничего нет. Почти пустота. Ты сосредотачиваешься на дороге. Она черной линией уходит за горизонт, ты знаешь, что до ближайшего населенного пункта два часа езды, но не знаешь чем заполнить эти два часа. Иногда на горизонте справа или слева появляются какие-то формы. Вышка буровой или холм. Температура воздуха примерно равна температуре тела. Когда останавливаешься, сразу становится жарко.

Потом приходит второй день. Ты снова едешь по степи. Дорога здесь далеко не хайвей, поэтому надо высматривать ямы заранее. Это занимает все твое внимание. Аул, шайхана, ты останавливаешься. Заходишь внутрь. Твои мотодоспехи привлекают внимание немногочисленных посетителей. Обмениваешься с ними кое-какой информацией. Ты у них спрашиваешь про качество дороги дальше, они спрашивают кто ты и куда едешь. Сто двадцать первый раз даешь ответ на одни и те же вопросы. Уже без раздражения, но с усталостью. Садишься, быстро обедаешь, пьешь кофе. Хочется быстрей его закончить и ехать. Не потому, что надо куда-то приехать, а потому что на дороге приятней, чем в шайхане.

На третий день, остановки и беседы начинают раздражать. Они отвлекают. Приходится снова возвращаться в мир переполненный излишними формами. Это даже не мир, а его осколки, разбросанные в вакууме степи.

На четвертой тысяче ты задумываешься о том, что степь это хорошо. Степь это одна из минимальных форм. Если настроится на ее мелодию, то ее становится достаточно. У Филиппа, едущего в машине, этого не происходит. Мы едем с ним в разных местах. Он ежеминутно противопоставляет себя степи, прячась в утробе своего автомобиля, я с каждой минутой все больше и больше погружаюсь в нее. У меня прошла скука по горам и деревьям. Я начинаю догадываться, что горы и степь это суть одного и того же. Это просто разные формы. Как европейская и азиатская культуры. Как разные операционные системы компьютера. Как ни одна из систем не является компьютером, так ни степь, ни горы не являются сутью. В степи не ни хрена. Если хорошо подумать, то и в горах ни хрена нету. Что ты видишь? Ни хрена. Бери три штуки и уходи.

Мы уделяем формам слишком много внимания. Они, несомненно, что-то значат. Только фуфловые нигилисты могут утверждать, что они бессмысленны, потому что не существуют. Формы существуют, но существуют не более как формы. Я шаг за шагом в уме пытаюсь подобраться к тому, что стоит за этими формами. Катерина ровно урчит. Сто двадцать километров в час это хорошая скорость. Не слишком медленно, не слишком быстро. Если ехать быстрее, то в шлеме сильно шумит. Это отвлекает.

Когда солнце начинает менять свой цвет и моя тень вытягивается передо мной на дороге, я начинаю сигналить Филиппу, чтобы съехать в степь и поставить палатку. Мне не нравится ехать ночью. Ночью вокруг тебя липкий черный гудрон и становиться одиноко и неуютно. В гудроне растворяться неприятно. Чертов немец делает вид, что не замечает мои сигналы. Я не могу его обогнать, потому что его машина поднимает тучу пыли. Я продолжаю сигналить дальним светом. Наконец он притормаживает и, с плохо скрываемым раздражением спрашивает, в чем дело.

- Скоро стемнеет. Предлагаю поставить палатки пока видно. –Говорю я

- Я хочу проехать еще сто километров. – Говорит Филипп

Я пожимаю плечами и с огромным трудом сохраняю невозмутимый вид.

- Хорошо, давай вытащим мой рюкзак из машины. Мне не хочется сегодня уже ехать. Встретимся завтра в следующем поселке.

Филипп вздыхает и сворачивает в степь искать место без колючей травы, где можно разбить лагерь. Пока я ставлю палатки, он готовит ужин. Ужин одинаковый каждый день. Макароны, немного консервов и пиво. После пива мы сидим в степи и беседуем.

Люди делятся на тех, кто говорит больше чем знает, и тех, кто знает больше чем говорит. Филипп относится к той золотой середине, которая уверенно говорит только о том, что знает и с интересом слушает о всем том, чего не знает. Это делает его интересным собеседником. Его рассказы о жизни среди папуасов Новой Гвинеи или о бегстве от турецкой полиции после дорожно-транспортного происшествия мне нравятся. Мы валяемся на спальниках под звездами, пока не начинаем зевать и тереть глаза. Я сплю в палатке, Филипп с Ненси на открытом воздухе. Им так больше нравится. Кроме того, у них теплые спальники.

Наверное, если провести много времени в степи, то так привыкаешь к отсутствию времени, что по-другому жить уже не сможешь. Я же здесь только проездом. Окунулся на мелководье и назад в мейнстрим. К тому же окунаться надолго мне не дает Филипп, который своими замысловатыми действиями возвращает меня по нескольку раз на день к реальности.

Из Бейнеу мы выехали рано утром с грандиозными планами догнать "наивных придурков" еще до вечера. Двести километров хорошей асфальтной дороги мы прошли чуть меньше чем за два часа и наше настроение было боевым. За двадцать километров до Кульсаров асфальт неожиданно закончился. Филипп свернул в степь и понесся боковой грунтовой дорогой, я сосредоточенно держался грейдера, краем глаза отслеживая положение немцев. Дорога, по которой ехали они, то удалялась, то приближалась к основному тракту. В один момент я посмотрел вбок и увидел, что белый джип пропал. Скривившиеся постройки Кульсаров уже маячили на горизонте, и я решил дождаться его возле первой же шайханы на въезде в городок. Шайхана всегда стоит на въезде или на выезде на видном месте, потому что рассчитана в основном на проезжающих мимо людей.

Я сразу ее увидел, остановился, не спеша выпил кофе, выкурил сигарету и начал обеспокоено вглядываться в грейдерную даль, откуда я приехал пятнадцать минут назад. Филиппа видно не было. Мы теряли время. Мне надо было нагонять англичан. Через пять минут у шайханы притормозила фура и водитель окликнул меня.

- Это твой друг по-русски не говорит? Девушка еще с ним.

- Угу. Что-то случилось? – Я уже и так начал об этом догадываться.

- Этот крейзи заехал в болото. Там полная задница. Без трактора ты его не вытащишь.

В этот момент рядом остановился еще один грузовик из которого выпрыгнула растрепанная Нэнси и начала эмоционально объяснять мне о том, что случилось. Мы договорились, что Нэнси подождет в шайхане, а я сам сел на Катерину и поехал смотреть на ситуацию. Через километров десять я увидел в стороне от дороги огромное белое пространство. Пространство имело метров триста в диаметре и было идеально ровным. Пространство напоминало дно высохшего озера в пустыне, на котором в американских фильмах ставят рекорды скорости всякие безумцы. Ровно посередине пространства стоял, непонятно как попавший туда джип. Выяснилось, что для того чтобы немного развлечься на скучной степной дороге Филипп решил немного поэкспериментировать. Сначала он ехал по грунтовке, затем выехал в степь, а потом увидел это чудо природы – ровную белую гладь. Приняв ее за то же, что и я, он устремился в ее середину. Доехав до центра глади, джип проломил подсохшую корку белой глины на поверхности, и погрузился в чавкающую смесь. Причем, судя по следам шин на поверхности высохшего болота, Филипп пытался нарисовать послание для космоса в виде гигантского фаллического символа и провалился в глину где-то на второй трети произведения. Автор незаконченного послания стоял рядом с машиной, весь в липкой глине, улыбался и, похоже, совсем не нервничал. Чертов придурок.

Минут сорок мы пытались раскопать машину, сначала лопаткой, потом руками, но безуспешно. Мы присели на рюкзаки, скушали дыню и принялись соскр****ь с рук засохшую глиняную корку, обсуждая различные теории вытаскивания автомобиля из болота. Солнце поднималось к зениту и становилось откровенно жарко. Воды была только пол литра, но это было не страшно, потому что Катерина стояла рядом, а шайхана - в десяти минутах езды. Пока я раздумывал, о том, где в степи можно взять трактор, к болоту подъехала Нива. Из Нивы вылезла Нэнси и толстый пожилой шайханщик. Я ума не приложу, как она сумела объяснить что с нами произошло, но шайханщик приехал не с пустыми руками – он привез полную машину каких-то обрывков металлических тросов. Мы аккуратно выложили линией от машины до берега высохшего болота и увидели, что их хватает ровно до половины. Шайханщик сказал, что больше тросов в Кульсарах нет. Он собрал все, имеющиеся в хозяйстве.

Трос нашелся на буровой в каком-нибудь получасе езды от болота. Буровая была устроена по-капиталестически: новенькие вагончики, современная кухня, чистенькие складики, гигантский бак с водой. Возможно, самое благоустроенное место во всем Кульсарском районе. Взяв под честное слово несколько десятков метров ржавых канатов, я еще выцыганил у них пятилитровую бутылку воды из холодильника. Обеспечение у них было что надо.

С тросами был полный порядок - их хватало как раз до кромки болота. Пару часов мы ловили проезжающие по дороге редкие транспортные средства и экспериментировали с их тяговой силой. Далеко за полдень стало понятно, что нужен как минимум Камаз.

Мы с шайханщиком снова отправились на буровую, где и этот вопрос был решен очень быстро и практически бесплатно – старший смены махнул головой на машину и сказал:

- Берите, только с водителем сами договаривайтесь.

С водителем мы договорились тоже достаточно легко, он сразу назвал минимальную и неделимую цену своих услуг – бутылка. Я и не догадывался, что такая валюта еще существует в условиях отсутствия государственной монополии на спиртные напитки. Бутылка у нас как раз была, потому что мы купили в Бейнеу какого-то коньяка, чтобы согреваться, если вдруг в степи станет холодно. Я с уверенностью пообещал водителю оплату, после чего он свистнул еще двоих буровиков, тем самым, очевидно, приглашая их разделить с ним скромную будущую трапезу.

Камаз легко вытащил джип, проволок его юзом двести метров по болоту и выкинул, как полудохлую рыбу, на степную траву. Филипп в знак признательности вытащил и вручил бригаде буровиков сразу две бутылки коньяка. Пожилому шайханщику, который провел, наверное, самый насыщенный событиями, день за последние пол года, мы дали денег в знак благодарности за его помощь. Шайханщик не стал делать вид, что он не рассчитывал на это, молча положил деньги в карман, кинул тросы в машину и уехал. Буровики же обрадовались двойной оплате своего труда так, как радуется рядовой читинского стройбата, получив из дому посылку полную клея Момент.

К тому времени, когда мы заменили колесо, пробитое лопатой во время откопки джипа из болота, солнце начало клонится к закату. Голодные мы приехали в Кульсары, поужинали, отдохнули десять минут и решили проехать за город десять километров и поставить палатки. Мне нужно было заправиться, поэтому я сказал, что поеду вперед и буду ждать их на заправке при выезде. Я проехал, заправился, подождал немцев десять минут и снова начал нервничать. Затем я проехал Кульсары взад-вперед, никого не нашел и, почти что взбешенный, вернулся в шайхану и решил ждать их там. В джипе по-прежнему находился мой рюкзак. Через десять минут они появились. Оказалось, что Филипп не понял, какой выезд из двух я имею ввиду и поехал на тот, в который мы въехали. Умничка Нэнси смогла его убедить вернуться в место нашего расставания и искать меня там. Филипп нехотя поддался на уговоры, потому что был уверен, что искать меня надо ровно в десяти километрах о города, в степи.

Чтобы вы не подумали, что я придираюсь, скажу, что на следующий вечер, Филипп проколол два колеса, причем одновременно, вечером, перед ночевкой в степи, в трех километрах от дороги.

Нэнси, конечно, проявила в тот день особую четкость мысли и действий. Надо сказать о ней пару слов. Она появилась за два дня до меня в Тбилиси, прочитав дома за неделю до этого объявление на каком-то форуме, что один юный немец едет кататься на лошади в Монголию и хочет встретить попутчика имеющего такие же цели. Причем встреча с попутчиком назначалась в Грузии. Нэнси купила билет на самолет и прилетела из Мюнхена в Тбилиси. Филипп немного расстроился, когда увидел, что девушка на двенадцать лет старше его, но вида не подал. Для Нэнси это было вообще не главным. Главным для нее были лошади. Она была без ума от лошадей. Впрочем, как от всех остальных животных. Я сам видел, как она разговаривала с собаками, и они делали то, что она им говорила. Это редкое природное чувство подкреплялось полным презрением к цивилизации и всему, тому, что эта цивилизация дала: к кроватям, мылу, гостиницам, кафе и технике. Она очень некомфортно чувствовала себя в отеле, но очень естественно вела себя за его пределами. После обеда в шайхане, Нэнси выходила на улицу, бухалась в песок, усыпанный окурками и битым стеклом, сворачивалась клубочком и дремала десять минут. Она имела очень четкую жизненную позицию по отношению к браку, детям и жизни в большом городе. И пусть эта позиция не во всем совпадала с моими взглядами, но мы с ней никогда не конфликтовали. Она была своего рода громоотводом и писмейкером в нашей компании.

Я давно, кстати, для себя выяснил, что три – идеальное число попутчиков, если вы путешествуете в малознакомой или не совсем отлаженной команде. Кто-то из троих всегда играет роль писмейекра. Писмейкер формирует большинство, присоединяясь к одному из оставшихся. Образовавшееся меньшинство, в лице третьего объекта, слишком мало, чтобы выделяться в особый лагерь и поэтому часто идет на уступки сформированному большинству. Довольно часто этим третьим бываю я. Зависит от обстоятельств.

Я, конечно, тоже не идеальный и про меня можно было бы рассказать не менее дикие вещи. Но это рассказ от первого лица, и было бы странным начинать тут рисовать сатирический автопортрет. К тому же он может выйти совсем даже не забавным.

Что же касается Филиппа, то при всех его достоинствах, должен сказать, что если бы я имел частную школу по выживанию в экстремальных условиях, то я бы обязательно пригласил его к себе в качестве специалиста по созданию всевозможных проблем, которые могут подстерегать в пути. У него это получилось бы автоматически, без какой-либо дополнительной мозговой активности. Но, к сожалению, у меня нет частной школы, а Филипп после Монголии планировал ехать в Австралию, чтобы выучиться там на пилота вертолета и получить летную лицензию. С лицензией он намеревался поработать в свое удовольствие на гражданских авиалиниях Папуа Новой Гвинеи.

Боже, храни папуасов.

Очень интересно,читаем с удовольствием))

Я тоже присоединяюсь! Читаю с удовольствием, муж тоже, теперь разрекламировала подружке, которая до того, как обзавестись кучей детей освоила мотоцикл и теперь с нетерпением ждет, когда они подрастут до того возраста, чтобы ей снов можно было ездить. Она тоже в восторге!

про закон


особенно понравилось. Вообще, по моим наблюдениям, всякие отступления от непосредственно описания процесса передвижения, удаются автору отлично, что переводит произведение из разряда дневниковых записей, в разряд настоящей литературы! Талант, одним словом!

Не захотел сдержаться от некоторых комментариев.

Хвалить вас не буду, чтобы не заработать репутацию льстеца. Но скажу одно: с вами интереснее чем без вас.

Чувствую что внутри меня затаился мотоциклист, и скоро он вырвется на свободу!

Очень интересно.

Жаль, что тема не раскрыта.

Передавай ей мото-привет. Рано или поздно ее мечта осуществится)


Шо ж поделаешь? Я там был аж пять минут.


Будь с ним осторожен. Вырвется - не поймаешь)


книжку твою пока боюсь читать)

_________________________

Наверное, ты думаешь, что я угомонился и решил, что написанного ранее достаточно. А еще, возможно, ты немного подустал читать этот опус. По поводу первого ты не угадал, а по поводу второго, приношу тебе свои извинения. Но, поскольку я уже взялся излагать эти самые относительные истины условной шмонголии, то должен продолжать двигаться дальше в восточном направлении. Как бы это ни было тоскливо. Если я перескачу сразу в конец, то это будет неправильно. Хотя руки иногда так и чешутся написать что-то типа: «так мы доехали до Байкала, где мы напились, искупались и я поехал домой, потому что ехать в Монголию уже не хотелось».

Так что, если ты не против, я продолжу. Правда, теперь ты уже знаешь конец этой истории.

На следующее утро мы развернули на капоте джипа кару Казахстана. Перед нами лежала дилемма. Можно было ехать по новой хорошей дороге на север, в Уральск, а оттуда по цивилизованному шоссе двигаться на запад, в Актюбинск. А можно было сразу сворачивать из Кульсаров, двигаться по желтенькой линии, нарисованной наискось огромного тускло-желтого пустынного пространства карты, и достигнуть Актюбинска, проделав на пятьсот километров меньше. Желтая линия смотрелась менее внушительно, чем красная, прорисованная на Уральск, но подпись внизу карты называла желтую полосу, как «тоже асфальтная». Хотя все водители говорили, что по этой дороге лучше не ехать. Если быть точным, то водители говорили это в гораздо более категоричной форме, определяя суть этой дороги эктремально жесткими словами.

Однако пятьсот километров было веским доводом и мы посчитали, что лучше медленно ехать по плохой дороге два дня, чем быстро по хорошей, но три. В конце концов, водители могли нас запугивать. Они это любят.

Уважаемый бог Гермес. Как я слышал, твой папа Зевс вверил тебе торговлю, международные отношения и дороги. С торговлей и отношениями не все в порядке в мире, но терпимо. Но если ты думаешь, что покровительство над дорогами перестало быть актуальным с момента изобретения асфальтоукладчика, то ты не прав. Есть в мире асфальтные дороги, езда по которым опасна для жизни. Поэтому, прошу тебя затушить свою папиросу, спуститься на землю и самому на все посмотреть.

Ты увидишь, что ты очень нужен в западном Казахстане. В первую очередь твоя экстренная помощь нужна на отрезке дороги Кульсары-Шубаркудук. Хоть по данным школьных учебников, на территории Казахстана в последние двести лет не велись войны, но руку на отсечение даю, что по этой дороге проскакало восемь кавалерийских дивизий, затем на нее сбросили тридцать килотонн взрывчатки и потом еще, возможно, прогнали по ней дивизию роботов-трансформеров.

Сложно отыскать в казахской степи более неподходящего места для передвижения на транспорте. Если бы не эта дорога, то ехать через степь было бы гораздо проще. Дорога очень мешает. Возможно, она хороша для игры в пейнтбол или для экстремального скейтбординга, но для езды на пневмоколесном транспорте она не годится. В этом я убедился, когда у Катерины отвалился сначала правый, а затем и левый кейсы. Не очень удачно сделанная киевскими кулибиными сварная конструкция креплений кейсов не выдержала и десяти километров.

Теоретически дорога считалась асфальтной. Я не знаю кто и когда проложил здесь этот асфальт. Возможно это сделали неопытные комсомольцы лет пятьдесят назад, возможно какое-то недобросовестные социалистические строители, но, по состоянию на две тысячи восьмой год, дорога на участке Кульсары-Шубаркудук практически непроходима. Относительно ровный асфальт трассы украшают кратеры полтора метра в диаметре и в метр глубиной. Мотоцикл, в отличие от четырехколесного транспорта может объезжать эти ямищи. Но иногда кратеры неожиданно объединяются в массив. Тогда приходится резко тормозить и искать самое проходимое место. Часто массивы кратеров имеют вид рва, расположенного поперек дорожного полотна. Иногда я не успевал сориентироваться, и приходилось штурмовать такие рвы по кратчайшему маршруту на скорости тридцать-сорок километров в час.

Конечно, все водители, кому приходится ехать по этой дороге, стараются не выезжать на нее вообще. Они едут по степи, следуя паутине грунтовок, сопровождающих асфальтное шоссе. После потери второго кейса, эта истина открылась и мне. Отломанные кейсы я бросил в багажник Филиппу. Однако по грунтовке ехать оказалось тоже не очень здорово. Во-первых, часто попадаются участки, занесенные песком. Тот, кто ездил на мотоцикле, тот знает, насколько они опасны. Во-вторых, когда догоняешь какой-нибудь грузовик, оставляющий за собой стометровый шлейф пыли, то процесс обгона превращается в настоящее ралли сквозь песчаную бурю. Видимость составляет полтора метра, а рот становится полным песка через десять секунд.

Смертельно уставшие, мы свернули на ночлег в степь, где Филипп обнаружил, что правое переднее колесо Ниссана как-то неестественно смотрит вправо, а оба задних колеса пробиты.

Рано утром, мы пришнуровали одно из пробитых колес к багажнику Катерины, и я поехал в ближайший аул искать шиномонтаж. Аул, стоящий несколько в стороне от дороги казался полностью вымершим. Поколесив минут пять по нему я увидел бабушенцию, которая сосредоточенно собирала птичий помет в ведро. Бабуля ничего не знала про шиномонтаж, но на ее крики через минут пять из покосившейся хибары вылез заспанный мужик. Почесав затылок он сказал, что ближайший шиномонтаж в тридцати километрах, если ехать в сторону Актюбинска. Но у него есть клей Момент и за скромную плату он может попробовать заклеить им мое колесо.

Альтернативный пункт помощи автомобилистам находится в противоположной стороне в сорока километрах отсюда. Я помню, как мы проезжали мимо сервиса вчера днем. Тридцать километров – не очень большое расстояние, даже при условии езды по степной грунтовой дороге.

Через минут сорок пять я добрался до поселка, где выяснилось, что никакого шиномонтажа здесь нет и никогда не было, а чтобы до него добраться, мне надо проехать еще пятьдесят километров дальше. Или вернуться в ту точку, где я был и отмотать назад километров сорок.

Don't trust locals. Этот закон следует применять в казахских степях в обязательном порядке. Местные живут в другом измерении. Мое измерение им почти неизвестно. Наши миры пересекаются только в пределах дорожного полотна, прорезающего их степь. Я съезжаю с дороги в их мир, с трудом нахожу живого человека, спрашиваю, сколько километров до ближайшей заправки. Человек говорит «сорок». Это ничего не значит. До заправки может быть и десять километров и восемьдесят. «Сорок километров» - это условный ответ. На его языке это значит, что здесь ее нет, а та заправка, что он когда-то видел, была в часе или двух езды отсюда.

Слушать рассказы аульных жителей о дорогах, по которым они никогда не ездили, так же глупо, как конспектировать суждения прихожанина православной церкви об исламе. С той лишь разницей, что радиус действия заблуждения последнего несколько больше. Тем не менее житель какого-нибудь аула Жарлы будет очень уверенно тебе рассказывать о том, какие ужасы тебя подстерегают в Российской глубинке.

Хотя, если разобраться мы все так делаем. Мы все очень уверено судим о том, о чем имеем представление исключительно из увиденного в окошко телевизора или из прочитанного в книжках. Причем, во время редких припадков разубеждения или разуверения в чем-то, мы ещё имеем глупость винить во всем окошко, телевизор и хитрых заговорщиков, которые прячутся с той стороны экрана. Вместо этого нам следовало бы взять палку и бить себя по голове. Потому что проблема находится там, а не в окошке телевизора. Семьдесят лет назад не было никаких телевизоров. А пятьсот лет назад не было печатных книг. Однако люди были такими же болванами, как и мы сейчас с вами. А может ещё даже большими болванами. Кто знает?

Тело просило воды. Оно хотело назад в Каспийское море. Мозг долго объяснял телу, что в степи морей нет, но, в конце концов, сдался и принялся изучать карту на наличие водоемов. Голубое пятно озера обнаружилось перед въездом в Актюбинск. На вопрос что это за озеро, кто-то из дальнобойщиков сказал, что это Актюбинское водохранилище и там можно купаться. Доехав поздним вечером до Актюбинска, мы стали интересоваться, где здесь перед въездом есть водохранилище. Люди пожимали плечами и отвечали, что никакого водохранилища здесь нет. Получив пятый или шестой ответ об отсутствии водохранилища возле Актюбинска, я начал подозревать карту в отображении недостоверной информации. На бензоколонке я подверг весь персонал коллективному допросу. Они переглядывались, пожимали плечами и уверяли меня, что ни озера, ни водохранилища возле города нет.

- Простите, но мы видели на карте большущее озеро. Оно должно быть где-то здесь рядом – не унимался я.

- Рядом с Актюбинском?

- Рядом с Актюбинском. Справа от дороги.

- Этого не может быть. Здесь нет озер.

- А водохранилище?

- Водохранилище есть, но оно маленькое, далеко отсюда и там нельзя купаться.

Я в полном недоумении переспросил еще два раза и, получив все тот же категорический отрицательный ответ, уныло пошел назад к мотоциклу. Искать гостиницу ночью в Актюбинске вовсе не хотелось.

- Подожди, подожди... - окликнул меня заправщик – Может быть, ты имеешь в виду море?

- Море? Какое море? – удивился я

- Здесь рядом есть Актюбинское море. Туда все и ездят с палатками. Там все и купаются. – объяснил мужик.

Все остальные служащие заправки, поняв, в чем дело, начали усмехаться и кивать головами:

- Ну, конечно, море! А он нам про водохранилище! Надо же, придумать такое. Сразу бы спросил про море, мы б тебе сказали. А то запудрил мозги: озеро, водохранилище...

Что ни говорите, но наименования все еще играют в нашей жизни важную роль.

На следующее утро мы, искупавшись в зеленой воде актюбинского моря, въехали в город, забросили вещи в гостницу и поехали на авто толкучку искать сервис для ремонта машины Филиппа. У машины Филиппа не было имени. После того как optimistic fools представляли людям свою Ирен, а я – свою Катерину, у немца часто спрашивали: «А как зовут твою машину?». Филипп грустно смотрел вдаль и отвечал: «Ниссан Террано». Он не создавал себе вторичной концепции автомобиля.

Вторичной концепции, по имени Катерина, как и первичной, по имени "мотоцикл", нужна была сварка. Крепления кейсов отвалились с мясом. Возле авто рынка с нами поравнялся худой человек в маленькой косухе и верхом на мотоцикле. Он жестами попросил остановиться. Человек оказался байкером Виталием. Он какое-то время расспрашивал меня о том "кто я" и "куда я", а затем узнал, что мне нужна сварка. Отбросив все дела, он минут пять разговаривал по телефону с разными полезными людьми, затем сказал мне, что прямо сейчас надо ехать за ним. Все сделают. Я осторожно осведомился, можно ли со мной поедет Филипп, потому что на его машине тоже надо подварить оторвавшийся кенгурятник. Виталий подумал немного и сказал, что фиг с ним. Пусть тоже едет.

Мы приехали на одну из центральных улиц, к зданию, где трое ребят варили крыльцо для входа в какой-то салон красоты. Завидев нас, они остановили работы и следующие три часа занимались исключительно Катериной. Причем в течение этого времени на стройплощадку приехал заказчик и озадаченно смотрел, на то, как весь персонал стройки занимается мотоциклом. Через часа три ребята закончили ремонт. Получилось немного криво, но прочно. Я спросил, сколько они хотят за помощь. На это Виталий мне сказал, что с ними он сам разберется, это его друзья и мне это не стоит ничего. После того, как с Катериной было покончено, я попросил ребят уделить буквально две минуты машине немца. Бригадир неохотно подошел к джипу, ткнул наугад пару раз своим электродом и сказал, что ему пора возвращаться к работе. Ниссан был машиной, а не мотоциклом.

Спасибо тебе, Виталик. Ты оказался очень хорошим человеком и, если бы не ты, фиг знает сколько бы времени я проторчал в Актюбинске. После этого случая я снова задумался о байкерской солидарности. Это очень хорошая и полезная вещь. Вопрос заключается в том, как бы байкерскую солидарность расширить, например, до солидарности всех двухглазых? Или до солидарности всех имеющих температуру тела 36,6? Но по какой-то причине солидарность образовывается только там, где есть меньшинство. Как только меньшинство превращается в большинство, солидарность исчезает.

Актюбинск оказался знаковой точкой. Здесь произошло три важных события: от нас убежала Нэнси, Филиппу пришлось делать капремонт ходовой, а я здесь изменил своей жене Катерине. Изменил нагло, в открытую, хлопнув дверью. Изменил я ей с поездом, на котором поехал посмотреть Аральск. В руководствах по брачной жизни, психологи часто говорят, что такие маленькие измены необходимы. После совершенной измены ты, типа, понимаешь, что лучше жены никого нет, а жена тоже выносит из произошедшего кое-какие уроки.

В пассажирский поезд Москва – Ташкент образца две тысячи восьмого года сесть в пределах Казахстана очень легко. С билетами никаких проблем и мучений – их нет, не было и никогда не будет. Да и кому нужны эти билеты, если, устроившись на коврике в коридоре вагона, можно проехать за четверть цены? Так ездит где-то две трети пассажиров. Оставшаяся треть едет как дураки на лежачих полках, что очень неудобно. Особенно неудобна нижняя полка, потому что у тебя, купившего на нее билет, в ногах обязательно будет сидеть пару человек. Я говорю о купейном вагоне. В плацкартном люди будут сидеть также и в голове.

Сосед на коврике в коридоре предупреждает меня, чтоб я остерегался узбеков, которых полным полно в поезде. Мне, пришельцу с планеты Украина, сложно отличить узбека от казаха и я спрашиваю местного: из-за чего стоит их сторониться. Из короткого отчета соседа становится ясным, что узбеки – хитрый, наглый и опасный народ. Я почему-то уверен, что если бы мой сосед был узбеком, то он бы счел нужным меня предупредить об опасных казахах, которые шныряют здесь везде. Удивительно, насколько глубоко сидит у людей в голове страх перед чем-то непохожим на них самих. Эти концептуальные разделения на правоверных и левоходящих уже начинают утомлять.

В Аральске мы осмотрели морской порт, стоящий посреди степи, затем проехались на бобике к кладбищу кораблей, которые также стоят в степи, и в конце концов проехались к Аральскому морю. Аральское море оказалось совсем неинтересным в этом месте. Оно походило на мелкое озеро посреди степи. Берега озера, правда, видно не было. Моя попытка искупаться провалилась, потому что ноги вязли в липком иле, и глубина моря, что у самого берега, что за сто метров от него, была ниже колена. Затем мы снова купили места на коврике в коридоре поезда и отправились назад в Актюбинск.

Парковщик возле гостиницы сказал мне, что пока меня не было, приезжало человек шесть мотоциклистов и спрашивали меня. Парковщик их даже немного испугался. Это получилось немного некрасиво, потому что я обещал Виталию поездить с ними за городом, где он хотел показать мне красивые места. Но, как назло, я потерял свой телефон и никак не мог с ним связаться. В итоге мы так и не встретились. Возможно он даже принял меня за не очень благодарного человека.

Наутро мы собрали вещи и поехали. Было чертовски здорово после трехдневного перерыва, вновь ехать на мотоцикле по асфальтной дороге через степь. Мотоцикл, наконец, стал привычным местом моего нахождения. Я уже не ехал, а жил на нем, иногда спешиваясь, чтобы поспать, поесть или сделать еще чего-нибудь земное. Все внимание концентрировалось на полоске асфальта, мозг в каком-то пассивном режиме пролистывал картотеку кадров из прошедших дней, а все мысли, которые изредка приходили в голову, были мыслями о том, на сколько километров еще хватит бензина, и который сейчас час. В таком полутрансовом состоянии я ехал первую половину дня. После полудня ко мне пришло озарение. Мне явился Гермес с совковой лопатой и ударил ею меня по голове.

Когда едешь достаточно долго, то собрание увиденных лиц, услышанных фраз, брошенных на тебя взглядов, пожатых рук становится настолько огромным, что достигает критической массы. Тогда все кадры объединяются в киноленту. В этот момент появляется чувство живого, трепещущего и податливого единого мира. Он окружает тебя как кисель и ты, растворяясь в нем, начинаешь познавать его напрямую. Возможно, так волк познает лес или рыба познает реку, в которой живет.

Может быть, именно для этого момента и стоит путешествовать. Я, по крайней мере, так думаю. Тогда твоя поездка, отпуск, дауншифтинг или просто кусок жизни становится мощнейшей практикой. Эта практика, приносит огромный кусок понимания в твою голову. Ты в каком-то смысле перестаешь быть localом из аула.

В этот момент раскрашенные картонки отваливаются и ты видишь что-то другое. Теперь тебя уже почти не беспокоят ни герб на обложке паспорта, ни дружественность государств, ни совместимость операционных систем, ни противодействие культур, ни прочая лабуда. Ты где-то сегодня заночуешь, но ты не знаешь где. И это тоже тебя не беспокоит. Потому что это уже не имеет значения. Теперь ты стал великим бомжом. Тебя не волнует насколько ты адекватен поведению местных. Их мир маленький, а твой - большой. У него практически нет границ. Все их миры входят в твой, как десткие сады входят в систему дошкольного образования. Конечно, я говорю об обычных людях, а не о каких-то там магах или йогинах.

Хотя, если разобраться, то путешествие – это всего лишь форма практики. Наверное, возможно достичь подобных результатов путем выполнения любых других действий. Например, долго и сосредоточенно копая землю. Такое тоже не исключено. Отсюда следует, что также возможно достигнуть беспрецедентных высот понимания, особым образом смотря телевизионные программы. Но мне думается, что это очень сложная практика. Потому что прежде чем смотреть программы, надо понимать, на что ты смотришь. Надо давать себе отчет, что это не образ, а образ образа. Или даже еще хуже: образ образа образа. Если это не знать, то можно сильно навредить себе. В любом случае - don't trust locals.

Сильно. Котя как обычно на высоте.

Я, как-то так получилось, пару лет тоже пожил в Актюбинске. И поначалу меня тоже смешила и удивляла манера местных называть Актюбинское водохранилище морем. Просто "Морем" и все. Кстати очень неплохой водоем для отдыха летом - рекомендую. Еще кондукторов там называли масломерами, молоко было производства "АО Феррохром", а ветер всегда дул навстречу, независимо от того, куда бы вы не двигались.

sisoff

Еще меня очень позабавили троллейбусные провода в городе при полном отсутствии самих троллейбусов. Вместо них ездят автобусы, на которых написано "троллейбус №..."

Непонятно, то ли троллейбусы еще не внедрили, то ли всех их распродали)