КТМ это три буквы. А дело не в буквах, а в том, чтобы та, кто на нем едет, смазывала ему цепь.
Ой, спасибки) Только рук у меня нету.
Esther
она тебя как-то странно называет - "тот, кто на мне едет"
Мадемуазель, Вы хотите, чтобы я называла его "чешуйкой отмершего эпидермиса"?
Слово "супорт" пишется не так.
bigcrow
что-то есть диивное в женском восприятии.
На самом деле, я никакая не женщина. И не мужчина, конечно. Но это сложно объяснить.
Ну вот, кто-то понимает — кто рулит, а кто вид делает) Ну да ладно, погнали дальше.
23.09.09. Бам – Захедан / 331 км (Σ= 5823 км)Выехали раненько, пока асфальт еще не горячий. Как я люблю.
Меня заправили на выезде, потом мы отъехали от города километров десять и я уже было настроилась на нужный лад, чтобы за три часа добраться до границы, как вижу &151 на дороге стоят полицейские и показывают тем, кто на нас сидит, чтобы они остановились.
Оказалось, что дальше нам одним ехать нельзя, а надо ехать в сопровождении четырехколесной машины. Поэтому полицейские начали по рации вызывать эту четырехколесную машину, а я стояла рядом и ждала пока эта машина приедет. Ждать пришлось довольно долго, но в конце концов она приехала. В кабине у нее сидели двое людей, а в открытом кузове еще двое. Я с первого взгляда определила, что те, кто сидят в кабине &151 начальники, а те, кто сидят в кузове подчиняются им. Во-первых потому что, те что из кузова были раза в два моложе тех, что из кабины. Во-вторых, потому что, те что из кабины с важным видом подошли и, не спеша, взяли документы у тех, кто на нас едет, а вторые, из кузова в это время молча мялись в сторонке. Потом начальник что-то крякнул через плечо и оба юных то ли военных, то ли полицейских прыгнули в кузов машины и уселись по стойке смирно. Наверное, так говорить нельзя: «Уселись по стойке». Но вы меня поняли.
Еще я заметила, что у опытных начальников были пистолеты, а молодым и, поэтому, наверное, неопытным солдатам дали автоматы. Я подумала, что автоматы им поэтому и дали, так как они неопытные. Автоматом легче себя защищать, чем пистолетом, наверное.
Потом начальник сказал тем, кто на нас сидит, чтобы они меня и ту, что на меня похожа, вели за их машиной и не вздумали ее терять из виду. А для того, чтобы они ее не потеряли, начальники из кабины забрали у них паспорта и сказали, что отдадут там, куда мы все приедем. И мы поехали.
И это оказалось настоящим кошмаром. Потому что выяснилось, что эта четырехколесная машина быстрее шестидесяти километров в час ехать не может. Я все надеялась, что мы немного еще проедем и машина поедет быстрее. Или на то, что скоро нас отпустят и скажут, что теперь мы можем ехать сами. Но этого всего не происходило и не происходило. Я ехала на третьей передаче, наверное, час или полтора, а потом мы вообще остановились и люди из машины вышли и сказали, что здесь их территория заканчивается и нам всем надо ждать другую четырехколесную машину, которая вскоре должна прибыть.
Я начала догадываться, что сегодняшняя затея с въездом в Пакистан, скорее всего, накрылась медным тазом, но даже подфарником не мигнула. А вот те, кто на мне едут, через двадцать минут ожидания начали нервничать, бегать по площадке, заасфальтированной посреди пустыни, и требовать от людей, которые сидели в полицейской машине, чтобы они их отпустили ехать навстречу второй машине самих. Но то ли полицейские, то ли военные, не хотели их отпускать и документы не отдавали.
Потом, наконец, приехала вторая машина, за которой мы снова ехали с той же скоростью, но не так долго, как за первой. Я ехала и не сводила своих фар с тех двоих, которые сидели в кузове машины. Не потому что мне это было так интересно, а потому что, тот, кто на мне едет, направил мои фары в зад машине и ехал за ней на расстоянии шести метров всю дорогу. Поэтому ни на что другое, кроме как на этих молодых людей с автоматами, я и не могла смотреть.
Сначала эти двое молодых людей улыбались и о чем-то переговаривались друг с другом, а потом один из них вскинул свой автомат и начал целится чуть повыше моего ветрового стекла. Тот, что на мне едет, показал ему пальцем, чтоб тот так не делал. Тогда эти двое из кузова начали смеяться и я потом поняла, что это была такая шутка. У мотоциклов нет чувства юмора, поэтому я не сразу поняла это.
После этого, я, пока ехала за ними, все время думала про их автоматы. И после долгих раздумий я пришла к выводу, что автомат это сложный прибор для разрушения индивидуальности человека. Потому что, как и каждый мотоцикл, также и каждый человек представляет из себя индивидуальность. И эта человеческая индивидуальность даже в чем-то поболее мотоциклетной индивидуальности. Хотя, наша индивидуальность как бы размыта в нас, и чтобы ее уничтожить, надо положить мотоцикл под специальный пресс, или бросить его в чан с кислотой, которая с одинаковой жадностью уничтожает как металл, так и стеклопластик. А чтобы уничтожить человеческую индивидуальность, достаточно сделать в нем небольшую дырку куском металла. Автомат – это последнее, что изобрел человек, для этих нужд.
Я так понимаю, что автомат это у них следующий шаг после светофора. В том смысле, что если достичь взаимопонимания с помощью серий цветовых вспышек они не могут, то тогда они используют автоматы. И в этом плане мне, конечно, больше по душе светофор. Я даже после такого сравнения, подумала, что теперь больше никогда не буду называть светофоры дурацкими. Потому что, как оказалось, есть вещи похуже светофоров
Похуже не в том плане, что мне жалко людей, чья индивидуальность разрушается этим автоматом — мне их, конечно, жалко. Но мне гораздо больше жалко человечество, которое никак не поймет, что уничтожать одной частью себя другую часть себя, по меньшей мере нерационально. Это, конечно, мотоциклетные рассуждения – я понимаю. У мотоциклов нет чувств, в том смысле, в каком это принято понимать у людей, поэтому мои суждения могут показаться грубыми и обидными. Но все же я думаю, что автомат это тормоза человечества. Вернее, даже не тормоза, а стертый, стучащий и тормозящий подшипник задней ступицы. Так будет вернее выразиться. Но вскоре мы приехали в какое-то небольшое село, где мы снова остановились, начали чего-то ждать и я перестала думать об автоматах.
Остановились мы около ворот, над которыми висел флаг. Как только мы остановились, то из ворот начали выходить разные люди, одетые в форму и рассматривать меня и ту, что на меня похожа. Я, конечно, далека от того чтобы заниматься самолюбованием. Если на то пошло, то у нас вообще нет этого. В отличие от людей мотоциклы прекрасно понимают, что они в сущности такое. Но все равно мне было приятно. Не за себя конечно, но за людей. Они меня придумали, сделали (и сделали надо сказать неплохо) и теперь смотрят на своих же рук дело и радуются.
Через минут двадцать вышел какой-то пожилой, а потому, наверное, очень опытный человек и сказал, что машины у них нет. Я вначале обрадовалась, потому что подумала, что сейчас мы поедем сами по себе. Но потом оказалось, что радовалась я напрасно. Люди, которые вышли из ворот, остановили большущий бензовоз и посадили туда самого молодого человека с автоматом, дали ему паспорта тех, что на нас едут и сказали, чтоб мы ехали за этим бензовозом.
Как вы можете догадаться, ехать за бензовозом – вообще не подарок. Тот, кто едет на похожей на меня, начал почему-то этот бензовоз обгонять, потом останавливаться, снова обгонять и так далее. Этого я не могу понять в людях. Они очень часто просто не могут смириться с естественным ходом событий, начинают попусту тратить свою энергию, жечь лишний бензин, стирать тормозные колодки и делать прочие поспешные несуразности. По-моему, даже бетонному столбику понятно, что бензовоз быстрее от этого не поедет. У людей это называется «проявлять активность» или «воздействовать на ход событий». Хотя на самом деле они на него не воздействуют, а только мешают ему. Это происходит, я думаю оттого, что в их понимании ход событий и они сами — две совершенно разные вещи.
Короче, приехали мы, наконец, в следующее село, молодой человек с автоматом вылез из бензовоза, подошел к воротам, над которыми висел такой же флаг, как и в предыдущем селе, о чем-то там поговорил и потом показал тем, кто на нас едет, чтоб они заезжали на нас в эти ворота. У меня появилось подозрение, что следующую машину подождать нам придется немного подольше и я только хотела поделиться своими мыслями, как этот молодой человек начал что-то говорить тому, кто на мне едет. Но, тот, кто на мне едет, языка молодого человека не знал и, поэтому, не понимал его и стоял и все время мотал своей круглой головой. Молодой человек, видя, что тот его не понимает, свел свою, до того момента, сложную речь к выкрикиванию одного и того же слова. Но тот, кто на мне едет и этого слова понять не смог. Тогда молодой солдат добавил к выкрикиванию одного и того же слова, жест вытянутой рукой, потирающей указательный и большой пальцы друг о друга. А в конце еще добавил слово «Такси-такси». Тогда, тот, что на мне едет, все понял, достал деньги и дал этому молодому человеку какую-то купюру. И молодой человек ушел. А те молодые люди, которые охраняли ворота, виновато улыбнулись, покачали головами и показали знаками, что не надо ему было ничего давать и все это очень плохо. А потом нас вкатили в ворота и поставили в тени одноэтажного здания, во дворе. Тот что на мне едет, начал пить воду, а потом вылил остатки мне на стекло и начал его протирать от пыли. Абсолютно идиотская трата воды, как по мне. Как будто я от чистого стекла стану быстрее ехать или меньше расходовать бензина.
Как только нас сюда вкатили, я сразу заметила, что во дворе, кроме полицейских и тех, что на нас едут, находятся и другие люди. Их было шестеро и они были немного странными. Во-первых, они были одеты в длинные, до колен, рубашки светлого цвета и в такого же цвета штаны, а такой одежды я, до сих пор еще не видела. Во-вторых, они сидели в ряд на корточках в тени бетонного забора и молча смотрели на землю. А потом какой-то полицейский вышел из дома и что-то крикнул одному из них. После этого человек, сидевший на корточках, встал, прошел через двор, поднял какую-то бумажку с земли, перебросил ее через бетонный забор на улицу и, вернувшись на свое место, снова молча уселся на корточки. Тогда тот, что на мне едет, поинтересовался у этого полицейского, кто они такие. А полицейский ему ответил, что это «афгани». А потом полицейский показал на них пальцем, потом этим же пальцем провел поперек своего горла, улыбнулся и громко сказал:
— Абдул Малик!
Я подумала, что либо одного из этих людей так зовут, либо они все с ним были знакомы.
Хотя я не уверена, что поняла правильно молодого полицейского.
Потом приехала следующая машина и все повторилось еще раз — мы снова медленно поехали по пустыне, а молодые люди с автоматами сидели в кузове и смотрели на нас. Так мы сменили еще две или три машины, а потом мы встретили на дороге этого Абдула Малика. Но об этом я потом уже узнала. Произошло это так.
Я спокойно себе ехала за полицейской машиной, держа с помощью того, кто на мне сидит, дистанцию метров в тридцать, как внезапно полицейская машина начала тормозить и остановилась, а люди из кабины начали что-то кричать молодым людям в кузове. Тут я остановилась и увидела, как какая-то другая машина, похожая на полицейскую, но не такая чистая и красивая как она, свернула с хорошего асфальтного шоссе, по которому мы ехали, и начала уезжать в пустыню по какой-то неровной проселочной дороге. Ехала, на мой взгляд, она чересчур быстро, как для такой плохой дороги. Было видно как ее подбрасывает на кочках а сзади ее тянется очень длинный след в виде облака желтой пыли.
Тогда один из тех молодых людей, которые ехали в кузове, встал, вскинул свой автомат и начал целится в удаляющуюся машину. Сначала я подумала, что это он снова так шутит, и что сейчас все снова будут смеяться. Но вместо этого я услышала два спаренных хлопка и поняла, что это не шутка. Секунд десять я с интересом ждала, будут ли еще хлопки, но этого не произошло. Вместо этого из открытого окна кабины высунулась голова старшего полицейского и что-то прокричала. Вслед за этим открылись двери этой кабины и оба начальника вышли наружу. Один начал о чем-то громко говорить со своей рацией, а второй принялся что-то громко объяснять тому молодому человеку, который два раза хлопнул автоматом. Я не могла услышать, что именно он ему говорил, но вначале он показал рукой на пустыню, куда только что умчалась машина, потом он показал на нас, а в завершении постучал себя этой же рукой по голове. Было видно, что этот человек немного зол, потому что его лицо покраснело во время разговора с молодым солдатом. Пока он с ним говорил, молодые солдаты, а может быть полицейские, сидели молча и смотрели на свои ноги. А когда он закончил и отошел в сторону, они начали переглядываться и улыбаться. Это было очень глупо. Если бы я была человеком, то никогда бы не тратила свою энергию на бессмысленные улыбки. Если эти улыбки предназначались начальнику, то надо было улыбаться ему. А если эти улыбки были вызваны тем, что этот начальник сказал, то надо было улыбаться при нем. Подобные нерациональные действия только увеличивают непонимание между людьми и могут вызвать неприятные последствия в будущем.
Короче, увидев эти улыбки, у меня появилась мысль о том, что люди в кузове были не только моложе и неопытней тех, кто сидел в кабине, но и были гораздо глупее их. Я понимаю, что не имею права называть человека глупым. Это, в конце концов он меня придумал, а не я его. Но если брать разных людей в сравнении между собой, то такую переменные величины, как глупость и умность, можно вывести. Не знаю откуда они берутся. Возможно, это просто такое свойство человека – ему надо во много раз больше времени, чем мотоциклу, чтобы цилиндры и поршни как следует разогрелись. Ну, а у этих двоих, поршни похоже были еще совсем холодными. И при этой мысли я даже немного испугалась.
Испугалась потому, что подумала на секунду, что этим глупым молодым людям дали автоматы не для того, чтобы они защищались. Я даже было подумала, что им дали автоматы именно из-за того, что они глупые и молодые. Была секунда, когда я подумала, что так все и было задумано. Потому что автомат это глупый и грубый механизм и способ его использования тоже глупый и грубый. А от умного человека сложно ожидать глупых действий с помощью глупого устройства. Но, конечно, я уже через две секунды отогнала от себя эту мысль, потому что люди не могли быть настолько безответственны.
Когда тот, кто ехал за рулем машины, закончил говорить с рацией, все снова сели по своим местам и мы поехали дальше. Ехали совсем немного. Проехав еще километров, наверное, пять, мы снова остановились и начали ждать следующую машину. Пока мы ее ждали, тот, кто на мне едет, подошел к самому умному из полицейских и спросил его, что это была за машина, по которой стрелял молодой солдат. Было видно, что умный начальник не очень хочет об этом говорить, поэтому он отделался только одним словом: «афгани». Но второй начальник, который был за рулем, подозвал к себе того, кто на мне едет, и показал ему на борт своей машины. Я стояла совсем рядом и поэтому все видела. На борту было несколько мест, где краски не было, а были пятна какой-то белой матовой шпатлевки. Эти пятна были расположены как бы по неровной дуге, идущей от переднего крыла до заднего. Одно из пятен находилось на двери, за которой располагалось водительское сидение. Полицейский показал на него, а потом ткнул пальцем себе в плечо. Затем улыбнулся, поднял брови и сказал:
— Абдул Малик!
И провел большим пальцем себе по горлу.
В это время, молодые люди с автоматами, взобрались на два пригорка, метрах в пятидесяти от нашей стоянки и всматривались вдаль. Один всматривался в одну сторону, а другой в другую.
А потом тот, кто на мне едет, подошел к умному полицейскому, изобразил с помощью жестов машину, быстро уезжающую в пустыню, и спросил:
— Абдул Малик?
— Абдул Малик, Абдул Малик! — смеясь, утвердительно закивал головой полицейский.
Я подумала, что этот Абдул Малик тут уже, наверное, всех достал. Похоже, что он здесь хозяйничает во всю, раз он успевает одних из тюрьмы освобождать, по другим из автомата стрелять, и еще мимо нас на машине по пустыне ездить. Но, с другой стороны, было видно, что все, кто говорил про Абдула Малика, говорили о нем совсем не зло. Даже как будто немножко с уважением. Поэтому, после некоторых раздумий, я пришла к выводу, что этот Абдул Малик, наверное, в общем, неплохой человек.
А потом мы доехали до Захедана, въехали во двор гостиницы, меня запарковали прямо на гранитном крыльце, перед главным входом, накрыли тентом и следующие одиннадцать часов я ни о чем уже не думала, а просто стояла и с удовольствием слушала, как по тенту ползают мухи.
